ФИЛОС - " ГРАЖДАНИН ДВУХ ПЛАНЕТ " КНИГА 2. ГЛАВА 7. " ПУСТЫНЯ ПОД ТВОИМИ НОГАМИ "

ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ  РОМАН

ФИЛОС

КНИГА ВТОРАЯ

Глава 7

                                                      

           " ПУСТЫНЯ  ПОД  ТВОИМИ  НОГАМИ " 

                                

  Шли дни. Я находился на Геспере уже более двух недель по местному времени и постепенно во мне стало крепнуть желание вернуться к прошлой жизни. Когда Мол-Ланг, Сохма и Фирис несколько раз вызывали яркие воспоминания о Земле, эти воспоминания входили в мое пертоцианское астральное тело и укрепляли уверенность в том, что у меня было прошлое, в котором все мне близко и знакомо. Фирис с огорчением узнала, что всякий раз, когда я оставался один, мои мысли со все возрастающей тоской устремлялись назад, в былое. Иногда сильное желание моей воли притягивало сюда мою земную астральную оболочку, содержавшую все мои знания и память о Земле.
Итак, находясь на Венере, я осознавал себя человеком Земли, чужим здесь, и тоска по Америке — «моей стране» все усиливалась. Домом мне была Земля. О, даже больше, чем домом, хотя у меня и не осталось там никого из живых родственников — все они ушли в покой девачана, и не было ни одного друга, равного тем, кого я таким странным образом повстречал на Геспере. Читатель мой, именно душа пребывает в цепях, а не тело. Братья, разбейте оковы своих душ, стремитесь познать небесное, высшую жизнь с Богом, и все остальное приложится, да, даже способность самому исследовать звезды.
Моя душа была привязана к Земле любовью к дому и родной стране. Тогда, на Геспере, эти воспоминания о Земле прекращались потому, что моя воля не была еще достаточно сильна, чтобы удержать призванное сюда земное астральное тело, и оно тяготело к своему уровню, к своему миру. Снова приходилось мне жить, не помня о земной жизни, и размышлять над загадкой до тех пор, пока кто-то из моей духовной семьи не изменял мое ментальное состояние, породившее ее! Нет, не было иного дома для моей души кроме Земли. На Венере я находился на более высоком плане, я мог бы родиться здесь после дева-чана, но все более настойчиво звучала мысль, что еще не пришло время этого рождения.
Я с удовольствием сидел за столом, когда мои друзья ели свою простую пищу; хотя сам я не мог есть и не нуждался в еде, все равно было приятно вот так собираться всем вместе. На следующий день после того, как Фирис на моих глазах вырастила фрукты для трапезы, я сидел за семейным ужином, и Мол-Ланг, обращаясь к своему сыну, сказал:
—  Сохма, мудро ли поступаете вы с сестрой, пытаясь объяснить нашему гостю такое множество сложных вещей?
—  Зачем же скрывать истину, отец?
—  Сын мой, Филос должен вернуться на Землю, так суждено. Он не может знать этих вещей, а то, что он слышит о них или видит их, ничего не значит. У него пока нет способностей, достаточно развитых для того, чтобы знать все это, и ни ты, ни я не можем постоянно вводить наше знание в его душу. Иисус из Назарета, если он не входил в души своих слушателей, как в храм, не мог ничего сообщить им. Каиафа, первосвященник, и все евреи слушали Спасителя ушами своими и видели деяния его, однако были слепы и глухи и не понимали. Но в тех, кто был его учениками и последователями, он входил, и только тогда они видели, слышали и применяли это знание. Учитель пробудил в них Дух, и они следовали Слову так же, как Иисус следовал ему. Мир же читал напечатанное Слово в течение многих веков, и хотя многие уверовали, однако, ни на кого, да, ни на одного не сошел Дух, как это было с Павлом.
То, что ты хочешь передать Филосу, придет к нему в астральной форме лишь тогда, когда он начнет тосковать по Гесперу так же, как сейчас тоскует по Земле, притягивая к себе свою земную астральную оболочку. И тогда, не помня о Пертоце, не помня о нас, он все же станет говорить, излагать обрывки своего оккультного знания и страдать. Страдать оттого, что некоторые из его слушателей будут очарованы, у некоторых это вызовет недоверие, но никто, и он сам в том числе, не способны будут объяснить или понять все до конца.
— Да, отец мой, ты говоришь мудро, — согласился Сохма. — Однако, позволь мне заметить, что он будет изрекать Истину. Истина же могущественна и все преодолеет. Даже если в то время она не будет правильно понята, тем не менее, она побудит говорящего и слушающего к какому-то действию. Мысли суть вещи, ибо все вещи суть мысли. Даже камень — это мысленное представление Вечного Духа, и камень, видимый обычными глазами, есть ничто иное, как внешнее проявление идеи. Если тогда Филос будет думать и его слушатели также задумаются над тем, что он произнес, то это станет действием, налагающим ответственность на совершившего его. Незначительная мысль и незначительный поступок, несомненно, завершат свою карму в той жизни, в которой были произведены. Но если мысль или деяние значительны, они сделают своего автора собственным наследником, и что тогда?
Теперь я обращаюсь также и к тебе, Филос: наследник своих собственных поступков обнаружит, что его деяние стало частью общей великой кармы человеческой расы, и он сам ответствен за его результаты, потому что, «доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все»*. ( * Матф. 5:18.)  Только так сможет Филос снова вернуться к нам.
—  Хорошо сказано, сын мой! — только и произнес Мол-Ланг, а Сохма снова обратился ко мне:
—  Филос, брат мой, нет ни одного мужчины, ни одной женщины, кто в прошлой, а также в настоящей жизни не совершил бы какое-либо мучительное зло по отношению к одному или нескольким ближним, человеку или животному. Что человек посеет, то он и пожнет. Отцом нашим предписано, что в той жизни, которая последует за жизнью, запятнанной большими грехами, совершивший их должен расплатиться за принесенный вред. Он должен сделать это, противопоставив злу добро. Иного пути в Царствие нет. Таков закон кармы.
Выйдя из-за стола, я отправился вместе с Сохмой в его комнаты, чтобы посмотреть картину, украшавшую одну из стен. Она была размером в три с половиной на шесть футов и заключена в рамку, искуснейшим образом украшенную рубинами, сапфирами, алмазами, жемчугом и другими драгоценными камнями, каждый из которых на Земле оценивался бы трехзначной цифрой. Однако на Геспере все было по-иному, ибо получить такие камни можно было так же, как Фирис создавала свою посуду. Но сама картина превосходила ценностью раму, и это высокохудожественное произведение нельзя было купить ни за какие богатства мира.
Моим глазам предстал вид безграничного океана, в дикой ярости вздымавшего огромные валы. Морские птицы носились в воздухе, скользя над утесами. Над великими водами пылал закат, пурпурные лучи пробивались сквозь разорванные тучи, мрачно и торжественно освещая последствия шторма. В воде, совсем рядом, настолько близко, что можно было различить всю силу беспокойства и смятения на лицах, изо всех сил держались за обломок рангоута двое мужчин и мальчик. Одного из мужчин поддерживали его товарищи по несчастью, он же неистово махал руками в сторону проходящего мимо корабля, чей силуэт четко вырисовывался в самом центре чудовищного кроваво-красного солнечного диска.
Конечно, напрасно было бы пытаться определить цену того, что поистине бесценно. Ты согласишься с этим, мой читатель, узнав, что изображенные на этой картине валы действительно вздымались и обрушивались, как живые, а стремительные порывы ветра, ударяясь о гребни волн, срывали клочья пены и разбрасывали ее, казалось, на сотни футов. Буревестник и чайки, едва коснувшись воды, мгновенно взлетали с начинавшей вздыматься волны. Облака, стремительно несущиеся вдоль горизонта, порой закрывали огромное солнце, окрашиваясь его багровым цветом; и именно тогда, когда я смотрел на него, пламенная сфера коснулась своей нижней кромкой поверхности вод.
Корабль доплыл до самой границы огненного щита, и, приглядевшись, я заметил, что на нем сначала подняли, а затем опустили флаг в ответ на призыв людей, вцепившихся в обломок дерева. Затем с корабля спустили шлюпку, казавшуюся просто точкой на таком расстоянии. Но потерпевшие кораблекрушение были на уровне воды и не могли этого видеть. И когда море полностью поглотило солнечный диск, один из людей поднял руки в диком отчаянии и соскользнул с куска дерева в могилу в толще вод.
Через некоторое время свет закатного солнца сменился светом полной луны, небо очистилось от облаков, и в бледном серебряном сиянии я увидел приближавшуюся шлюпку, ищущую тонущих людей. Они находились ближе к одной из сторон холста, но спасатели вначале плыли не туда. Шлюпка несколько раз меняла направление, прежде чем удалось, наконец, найти страдальцев. Подняв мужчину и мальчика на борт, матросы развернули шлюпку назад, туда, где в ночи блестели огни их корабля. Затем, когда шлюпка исчезла во тьме, направляясь к кораблю, который на моих глазах скрылся за рамкой картины, водная пустыня осталась безжизненной. Было впечатление, словно всю эту сцену я наблюдал из открытого окна, а судно плыло теперь за оконной рамой. Потом холст медленно побелел, и цвета и фигуры совершенно исчезли.
Потрясенный, я продолжал смотреть на картину. И вдруг у правого края рамы появилась черная точка, медленно приближавшаяся, двигавшаяся то вверх, то вниз. По всей поверхности холста снова понеслись огромные водяные валы, и Сохма сказал:
— Сейчас все повторится, и ты, если хочешь, снова можешь увидеть происшедшее, но уже полностью. Это — сцена кораблекрушения в Атлантическом океане на далекой Земле. Как только она завершается, полотно становится белым, а потом картина возникает снова. Это еще один пример власти оккультного ума над материей. Воля художника изменяет скорость цвета, уменьшая, либо увеличивая ее так, чтобы вибрации, составляющие, например, красный цвет, увеличивались и распространялись по всем диапазонам цветосилы, неизменно сохраняя гармонию с астральным образом, нанесенным на холст творческой силой оккультного художника. Ты хочешь спросить, кто художник? Фирис. Она создала эту картину еще до того, как ты попал на Геспер, тогда, когда на Земле тебе удалось спасти женщину от позорной жизни. Это пророческая сцена — сцена из времени, еще только наступающего на Земле, когда та спасенная тобой женщина погибнет в море. Это будет годы спустя. Но смотри же на картину.
Я посмотрел и увидел: шторм еще только надвигался, но уже представлял реальную опасность для гордого судна, появившегося теперь в перспективе, как казалось, в полумиле от меня. На его грот-мачте развевался звездно-полосатый флаг Штатов. Это видение вызвало ко мне мое астральное тело, и воспоминания о Земле, о родине наполнили мои глаза слезами. Но Сохма удалил грустное ощущение, сделав так, что я лишь частично осознавал свое прошлое.
Я мог видеть матроса, который подошел к корабельному колоколу и прозвонил «восемь склянок» — четыре часа пополудни, видеть, но, конечно же, не слышать. Едва матрос пробил время, как на палубу вышел человек, который, казалось, приказал поднять паруса. Люди бросились к такелажу, и именно по их действиям я понял, что был отдан приказ. Затем, вернувшись на палубу, они задраили люки и приготовились к встрече со штормом. И как раз вовремя. Сначала туча заволокла солнце, затем на севере все затянулось черным покровом. Я мог смутно видеть, как все то, что было закреплено на бортах, начало биться о них под порывами ветра, и вскоре корабль резко накренился на правый борт под натиском громадных валов с белыми шапками пены. Грот-мачту сломало. Парусник делал отчаянные попытки уйти от демона шторма, но обезумевший океан то вздымал его вверх, то бросал в провалы между валами. Создавалось впечатление, что судно двигается быстро, почти летит.
Вскоре группа матросов побежала по палубе к насосам, с которыми они работали с отчаянной энергией. Какая-то женщина появилась в проеме одного из люков, оставленных открытыми. Привязав себя снастью к обломку грот-мачты, она воодушевляла людей в их безнадежном труде. Но вот раздался треск фок-мачты, мгновение — и ее унесло в море. Корабль наполнялся водой явно быстрее, чем ее успевали откачивать, и тогда все бросились к шлюпкам. Одна за другой, сильно перегруженные, они пропадали в пучине. Осталась единственная. В эту шлюпку капитан приказал прыгать своим матросам. В шлюпке оказалось на два человека больше, чем допускала ее вместимость, видимо, поэтому сам капитан с женщиной, которую он держал за плечи, и одним матросом остались на тонущем корабле.
Последняя шлюпка отошла на расстояние, похоже было, не более ста футов, когда прекрасный корабль сначала был брошен носом вперед, а затем пошел ко дну. Кусок рангоутного дерева, проплывавший рядом с одинокой шлюпкой, стал спасительным для некоторых из тех, кто был в этой непрочной скорлупке, когда ее перевернули тяжелые волны. На мгновение я увидел белые лица тонущих, в том числе и лицо женщины. Оно было так близко, что я смог разглядеть на нем не страх, но умиротворенную улыбку, осветившую его в последний миг.
Потом я увидел, как на рангоут карабкаются двое мужчин и мальчик. Остальное уже рассказано. Стоит добавить только, что тех двоих — мужчину и ребенка — спасли лишь два дня спустя, если судить по тому, что на холсте прошли чередой и чернота той ночи, и мрачный свет следующего дня, еще одна ночь и второй день. Передача всей сцены заняла около двух часов реального времени.
Сохма не сказал больше ни слова об оккультной мудрости. Он понял, что до моего мозга, не знавшего ничего о философии этой высшей жизни, не доходил ее смысл, что я устал от нее, как ребенок устает от занятий в школе, поскольку его ограниченное сознание еще не может установить какую-либо реальную связь между этими непонятными занятиями и событиями его маленького мира.
Мол-Ланг, однако, научил меня еще одной вещи здесь, на Геспере, сказав, что она послужит мне руководством и что я никогда ее не забуду. Мы были около большой реки, протекавшей неподалеку от его дома. Я сидел на прибрежной гальке, Мол-Ланг сел надо мной на скамью, так близко, что касался меня. Он посадил в землю семя и простер над ним свои руки ладонями вниз. Семя быстро проросло, и вскоре рядом с нами уже стояло взрослое растение. Плоды, напоминавшие бананы, свисали из его густой листвы. Мол-Ланг сорвал один и съел.
— Смотри, Филос, вот жизнь растения, — заговорил он. — Ты спрашивал: «Почему бы не брать животную жизнь, чтобы питать тела наши? Если считается несправедливым отнимать жизнь у животных, то разве не столь же несправедливо отнимать жизнь у растений?» Сын мой, там, где существует любая форма — минеральная, растительная или животная, — существует также и единство, созданное Духом; материальная форма — это покров для формы астральной, а она — для души. Итак, есть души растений, животных и людей, и все они — дети Отца нашего. Но они не эволюционировали одна в другую ни в один из периодов планетарной активности. Все развиваются, устремляясь к Творцу так же, как растения тянутся к солнцу.
Никто из людей не может заставить существовать даже душу растения, но, если он знает закон, то может найти душу растения и дать ей тело растительной формы при условии, что это тело будет более высокого типа, чем ее прежнее. Видишь, я могу воплотить такую душу растения. Душа начинает прорастать из семени, молодое тело увеличивается, созревает, выпускает бутон, цветет, дает плоды и накапливает еще больше семян, — вот семь простых действий. Я могу ускорить их настолько, что все они совершатся в течение нескольких минут.
Итак, я дал душе растения этот несложный опыт. Без меня оно могло бы не иметь его и погибло бы, испытав смерть как последний опыт в своем воплощении. Очень хорошо, я беру его тело, но не лишаю его ни одного необходимого процесса. Это фактически такое же мое тело, как и моя собственная плоть, ибо это я сделал его и одолжил душе растения — из меня изошла сила, способная сделать это. Теперь я вправе съесть растение, чтобы моя сила вернулась в меня. Но ни один человек не может предвидеть тот опыт, который каждый день, час и минуту получает душа животного, причем каждый опыт необходим, ведь она тоже развивается, стремясь к Предвечному, а значит, каждый опыт есть ответственная связь, создающая карму, которая приведет эту душу к следующей жизни во плоти. Убивая животное, ты не можешь возместить ему отнятые у него возможности, а растению — можешь. Возмещение — это Божественный закон. Если ты берешь что-либо, не будучи способным дать ничего взамен, — это грех, но если способен создать должное равновесие, то это не есть грех. Потому Учитель из Назарета не совершил греха на уровне материи, наполнив сети рыбаков, но ты, поступив таким же образом, совершил бы грех, ибо в тебе проявленный Дух еще не соединился с тобой. Если ты не можешь возместить душе животного ее жизнь в теле, то, убивая, ты грешишь. Истинно, совершая подобный грех, пожинаешь наказание. Ни один мясник не увидит Бога в Царствии Его. Он должен перестать быть мясником, прежде чем сможет получить саму надежду познавать сферу оккультного, которая есть Царствие Божие.
Мол-Ланг поднялся, обнял меня и добавил: — Сын мой, пустыня лежит у ног твоих. Ее горячие пески обожгут подошвы твои, но слушайся своей интуиции* ( * Иоан. 16:13.), которая откроет Бога душе твоей, и тогда ты выйдешь из этой пустыни. Будь верен до самой смерти и получишь венец жизни от Отца нашего. Да пребудет с тобой Бог и да хранит Он тебя. Я тоже буду защищать тебя.

* * * * * 

Друзья мои, годы прошли, прежде чем я снова смог увидеть Мол-Ланга, тяжелые годы, полные горя и испытаний. Тогда же мы расстались там, у реки, где меня и отыскала Фирис.
 Вскоре вокруг нас собрались другие люди, в основном, молодежь и даже несколько детей. На Геспере Седьмой Принцип был в самом начале развития, но что касается физического совершенства, то любой гесперианец обладал почти божественной красотой и грацией. Чтобы проиллюстрировать, насколько их план выше земного и какие замечательные — чудесные на первый взгляд — способности стали там настолько типичными для человечества, что их просто наследовал каждый воплотившийся в том мире, приведу такой пример.

Девочка лет четырех от роду подошла и встала рядом со мной. Подобно земным детям, малышка много болтала, смеялась, поэтому я сначала и воспринял ее как обычного ребенка, но вскоре вынужден был взглянуть на нее по-иному. Юное существо, без сомнения, не было глубоко знакомо с какими-либо оккультными законами, но совершенно очевидно, эта девочка по праву находилась здесь, среди той части человечества, которая за несказанное число предыдущих воплощений продвинулась до совершенного человеческого плана и стояла на пороге духовности. И наследство, полученное ребенком из многих предыдущих жизней, — это поразительные способности, которые земные люди приобретают в результате медленного многолетнего обучения.

Сперва научись побеждать животную природу, потом размышлять над принципами (для тех, кто имеет желание узнать, они изложены на страницах этой книги) и поступать только так, как учат эти принципы, следовать по Пути. Тогда Единый направляет тех, кто серьезно попросит Его, направляет еще до того, как наступит День Человека.
Очевидно, девочку заинтересовала моя внешность. Я уже говорил, что меня не могли бы видеть те, кто не обладал ясновидением, но она, унаследовавшая психическое зрение, видела и сказала с милой доверчивостью: — Мой папа часто рассказывал мне о многочисленных видах человеческой расы, по сравнению с которыми мы, пертоцианцы, как листья одного дерева в огромном лесу. Он показывал мне планету, на которой они живут. Я никогда не видела ни одного из этих низших человеческих существ, пока не встретила тебя. Папа говорил мне, что и ты, и многие другие люди еще не пришли к знанию кармы, не имеют оккультных способностей и даже смеются над ними. Странно. Но все же и ты, и они вырастут до понимания. Этого требует Бог. И тогда их внешний вид станет более приятным.
Я был поражен и несколько растерян, услышав, как простой ребенок говорит такое и в конце замечает, что я тоже вырасту, дорасту до милости Божи-ей. И все же ее слова были мне приятны, ведь, хотя она и говорила об огромной пропасти между людьми Земли и Геспера, слова малышки и прежде всего она сама с ее уровнем развития ясно, как ничто прежде, показали мне перспективу человеческих возможностей.
Человеку, чтобы правильно судить о ценностях, нужны сравнения. Собор святого Петра в Риме — величайшее сооружение, известное нашему миру. Но чтобы суметь понять, насколько оно огромно, надо сравнить его с другими, тоже великими зданиями. Так же и с духовными истинами. До тех пор, пока такой маленький ребенок не открыл мне столь возвышенную истину, у меня было о ней весьма смутное представление, несмотря на все объяснения друзей. Действия Мол-Ланга, Сохмы и Фирис производили на меня впечатление волшебных действий высших существ, я как-то не думал, что когда-нибудь смогу встать рядом с ними как равный.
Конечно, Мол-Ланг сказал, что пришел сюда путем познания и веры в Отца. Но глаза мои не видели его развития, они видели лишь его достижение. Не видел я также и того, как добилась своего положения эта малышка, но в душе признавал факт ее роста, который все еще продолжался. И вот теперь, вместо смутных желаний, я начал чувствовать трепет надежды — я знал, что тоже должен расти. До этого момента я принимал на веру утверждения своих друзей, что мог бы вырасти до них, теперь же вера моя сменилась знанием. С помощью этой малышки моя жизнь была поднята и связана с высшей жизнью Пер-тоца, жизнью человека совершенного. Я был готов со всей серьезностью сказать: «Их есть Царство Небесное».
Более дюжины присутствовавших друзей попросили меня рассказать историю моей жизни для того, чтобы, пока я буду говорить, они могли изучить меня, слушая живой голос. Я согласился и рассказал о своих надеждах — высоких, благородных надеждах, подобных тем, которые наполняют грудь, подчиняя животную природу, когда слушаешь музыку, чьи звуки вызывают в душе трепет и побуждают дерзать в ожидании высшей награды — услышать, как Бог говорит: «Хорошо, добрый и верный слуга».
И тогда ко мне обратилась Фирис. Она говорила медленно, на привычном мне английском языке, и речь ее звучала вдохновенно для меня, готового изжить все, что пятнает человеческую душу:
—  Филос, ты рассказал о своей жизни то, что знаешь. Я знаю гораздо больше и расскажу тебе еще кое-что, хотя, уйдя на Землю, ты забудешь все. И меня тоже.
—  Не говори так, Фирис, я никогда не смогу забыть тебя, — с грустью возразил я.
—  Ты забудешь меня, поскольку лишь твоя геспе-рианская память знает обо мне, но по возвращении она должна будет уступить место твоему земному астральному телу. Тем не менее, она не умрет, а только заснет до тех пор, пока снова не настанет время, когда она начнет управлять твоей жизнью. Закончатся годы кармы, и ты снова придешь сюда, и тогда уже не будешь тосковать по Земле, как теперь. Близнец мой, я с радостью оставила бы тебя здесь, но не в силах сделать это, ибо карма против меня, а карма есть закон Христа, сказавшего: «Что человек посеял, то и пожнет». Ты забудешь Геспер, однако астральная память все же останется и временами будет напоминать о себе так же, как твоя земная память является к тебе здесь, вызывая волнение.
Ты рассказал об этой своей жизни столько, сколько знаешь. Но ты слышал, что, кроме нее, у тебя были миллионы иных жизней. И я участвовала в них. Это естественно, ибо мой дух есть также и твой, хотя наши души уже не так близки, как прежде. Я могла бы многое рассказать о прошедшей вечности, которая была у тебя и которую ты знал, но забывал страницу за страницей, когда Ангел Смерти переворачивал листы твоей книги жизни. Однако, не стану делать этого, Филос, хотя для меня не составило бы труда заглянуть в вечно живые летописи причин и следствий, совместного действия и противодействия форм жизни и материи, в эти астральные записи — Книгу Жизни Отца.
Память — это способность души читать те великие астральные хроники. У меня есть такая способность, у тебя же пока нет, но благодаря мудрости, которую вскоре обретешь, ты со временем сам сможешь узнать об этом прошлом. И тогда узнаешь и меня, узнаешь, что я едина с тобой. В то время я напишу длинную историю наших жизней от самых далеких дней, когда ты и я жили в древней Лемурии, дней, бывших прежде, чем Земля узнала о континенте Атлантиды и геологическом ледниковом периоде. То был золотой век. Однако наши знания окажутся еще более обширны — мы вспомним все, вплоть до времени, когда ни Земля, ни Венера, ни Марс, ни солнце, ни звезды еще не существовали.
Я не стану пытаться рассказать миру об этом не потому, что нельзя говорить, а потому, что ни один читатель не смог бы понять, что то человечество, которое есть сейчас, было расой, не ставшей еще человечеством. Когда я говорю «человечество», то включаю в это понятие также и всех животных, ибо каждый вид существ, живущих на Земле, является человечеством, живущим на ней в виде людей и животных — людей меньших. Нет, даже услышав об этом, вам трудно воспринять в этой роли животных, растения и минералы, а, тем не менее, они живые. Потому я обращусь лишь к позднейшим временам — перед последним ледниковым периодом и даже позднее, к эпохе Цельма и времени, когда он, то есть ты, ибо ты, Филос, — воплощение Цельма, вернулся из девачана.
Все время, пока Фирис говорила, я сидел с опущенной головой и теперь поднял ее. Оказывается, все остальные уже ушли, и мы остались одни. Фирис продолжала:
— Я напишу об Анзими, то есть о себе; я напишу также и о других. Но сейчас мне хочется поговорить о нас.
Когда Человек, оставив Марс, родился на Земле, так же, как он, в конечном счете, должен родиться после Земли на Венере, появилась основа для аллегории об Адаме и Еве, вслед за которыми на Землю пришли все их меньшие братья — животные суши, моря и воздуха. А прежде эта раса рождалась на Марсе, а еще раньше жила на двух других планетах, состоящих из материи, недоступной восприятию земным зрением. На них сейчас, как и на Марсе, не происходит никаких жизненных процессов, ибо души из тех миров ныне отдыхают.
Я назвала тебе четыре из семи планет, по которым циклически движется человечество. Оно переходит с первой на вторую, на третью, на четвертую — Землю, на пятую — Геспер, затем, завершив цикл на Геспере, Человек перейдет на шестую, а оттуда — на седьмую, в Саббатический мир. Эти две последние планеты, так же, как и две первые, недоступны земному зрению. Число миров — семь, и человеческая раса проходит на них семикратный цикл воплощения. Уже трижды Человек прошел свой цикл и подошел в основной массе к четвертому кругу. Итак, Филос, я говорю о том, что обычно происходит со всеми многочисленными расами-жизнями Земли, Геспера и Марса, как, впрочем, и других человеческих планет.
Но есть возможность по собственной воле идти вместе с нашим Великим Владыкой, избегая кругов воплощений, однако об этой Жизни нельзя рассказать никакими словами. Такая воля — редкость, и немногие нашли эту Стезю, хотя на всем своем протяжении она отмечена некоторыми знаками. Прислушивайся к ним, внемли им, и найдешь меня. Используй все, но ничем не злоупотребляй: лекарства применяй только для лечения, пищу — не для обжорства, питье — не для пьянства, общество воспринимай как рабочий кабинет, брак* (* I Кор. 7:1-9, 29, 31, 32, 36-38.) — как Путь, но воздержание — как Высший Путь Бога.
Многие из нашей расы должны идти нижней тропой, так как Путь по кромке Утеса слишком головокружителен — никто не сможет пройти по нему, если Сам Бог не будет держать идущего за руку. Только немногие захотят позволить Ему это, ибо желания будут искушать их. Но те, кто откажется от той Жизни теперь, как смогут они вновь обрести ее? Они не смогут и потому должны будут покончить счеты с миром. И тогда воистину свершится написанное, что настанет время, времена и полвремени**. (** Откр. 12:14.)  Увы, но так должно быть. И весть об этом суде ты должен будешь передать в день, который близок. Пройдя половину срока своего пребывания на Земле, раса наполовину завершила опыт жизни, на который потребовалось такое количество времени, что это вряд ли доступно твоему нынешнему пониманию.
—  Расскажи, пожалуйста, — попросил я. — Мне интересно.
—  Рассказать? Хорошо, но ты не поймешь сказанное словами. Возможно, цифры дадут смутное представление тебе, кто не знает, что весь период уже стал известным. Вот цифры. — И Фирис торжественно отсчитала период времени, который мое сознание тщетно пыталось постичь. — Но смотри, никому не передавай этого знания, пока не возмещены долги, — предупредила она. — Таков промежуток времени, который наступил после того, как Вселенная была бесформенной и пустой, тьма скрывала ее глубины. Каждый мужчина, которого мы видим, за исключением тех, кто преобразился, есть лишь половина Эго, каждая женщина — тоже, но две половинки имеют единый дух. Когда придет время совершенства, все половинки соединятся, каждая со своей собственной, и это будет брак, совершенный на небесах. Но сначала будет Суд, решающий миг Преображения.
—  А что, если какая-нибудь душа не выдержит? — спросил я. — Ведь может случиться такое? Что, если одна половинка пары падет? Падет ли и вторая?
—  О, близнец мой! Если душа не выдержит, это произойдет оттого, что ее отход от пути истинного на протяжении многих жизней обрезал крылья ее силы и она уже не может взлететь над всеми искушениями, испытывающими ее. Такая судьба — удел всех неудачников, не прошедших этого величайшего испытания. Ты хочешь знать, что будет, если лично ты потерпишь неудачу? Твою душу постигнет вторая смерть, а из-за тебя мне это тоже грозит, ибо мы, как и все эгоические пары, ведем эту последнюю битву объединенными усилиями. Твоя вечная жизнь зависит от меня, как и моя — от тебя; но наша общая надежда — на Дух. Однако мы не сможем найти Его, если не будем следовать Стезей, указанной нам Христом, если не будем искать ее, она не будет искать нас. А коли с нами и в нас не будет Христа, мы должны будем пасть в этом страшном испытании. А теперь, Филос, узри Землю, какой она была во времена Цельма и Анзими, и, увидев то время, наблюдай за нею теперь.

С этими словами Фирис поднялась и коснулась меня, и я увидел, что она, как и я, была в астральном теле. Мне показалось, будто я мгновенно заснул, однако осознавал движение, вернее, нечто вроде движения. Подобное испытывает тот, кто сразу переходит из состояния глубокого сна к полному бодрствованию. Таков был переход с Геспера на Землю. Ощущение это возникло из-за того, что мое нынешнее астральное тело было в некотором роде материальным, ведь при переходе с Земли у меня не было даже астральной оболочки, а следовательно, и ничего материального, и я не мог осознать тот переход. Теперь же Фирис погрузила меня в бессознательный сон, желая отвлечь мое внимание от своих слов и от себя самой.

И снова передо мной предстала Земля. Я увидел бескрайние воды Атлантики. Фирис сказала:
— Названия соответствуют прежним. Смотри, вот Атлантический океан, где находился континент Атлантиды. Сейчас мы спустимся в него, над нами сомкнутся его воды, но они не повредят нам, ибо наше психическое состояние выше земного. Знакомься с психическими записями прошлого, это истинная история мира, неизменная до той поры, пока Время не прейдет. Не хочешь ли прочесть о первой катастрофе Посейдонии? Поищи в Библии, и ты узнаешь ее в Ноевом потопе. Это произошло еще до жизни Цельма, задолго до тех времен, которые помнили люди Земли, за много тысяч лет до них. Хочешь узнать о разрушении Лемурии — страны великого народа, который жил на Земле за множество веков до посейдонцев, еще до наступления ледникового периода, когда мир не знал ни холода, ни снега, ни мороза? Обратись к «Книге Иова» и прочти о том, как «Он кипятит пучину, как котел»*. (* Иов. 41:23.)  И прочтя, ты узнаешь, что Лемурия погибла от огня, вышедшего из планетных глубин.
Итак, один человеческий цикл погиб от огня, другой от воды. И следующий снова погибнет от огня. Да, расы современной Земли, хоть и далек этот день, могут погибнуть от огня, а Земля — взорваться, свернувшись как свиток. Ты найдешь это пророчество во «Втором Послании Петра», в стихах под номером 3:10. А теперь, мое второе «я», я должна закончить свой рассказ и оставить тебя, чтобы исполнить закон и пророков, чтобы исполнилась твоя карма. Я буду ждать, когда ты снова придешь ко мне. Мы расстаемся. Смотри, вот Сагум, там Мендокус. Да, возлюбленный, мы расстаемся, но ненадолго, чтобы потом соединиться навечно. Пусть смутное воспоминание обо мне пробудится в твоем сознании, усладит твою жизнь и ведет тебя все время вверх. Да пребудет мой мир, насколько это возможно, с тобой и да хранит тебя!
Фирис обняла меня и долго не разжимала рук, а наши глаза смотрели в души друг друга. Потом ее губы трепетно коснулись моих, и она исчезла!

ФИЛОС - " ГРАЖДАНИН ДВУХ ПЛАНЕТ " КНИГА 2. ГЛАВА 6. УКЛОНЧИВЫЙ ОТВЕТ

ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ  РОМАН

ФИЛОС

КНИГА ВТОРАЯ

Глава 6

                                                      

                                    УКЛОНЧИВЫЙ  ОТВЕТ

   Один выдающийся писатель заметил как-то, что круг литературных тем весьма ограничен; авторы не могут выдумать ничего такого, что не основывалось бы на жизненных фактах. И это абсолютно верно. Литература ограничена, она повторяет на все лады одно и то же: любовь, ненависть, надежда, отчаяние, жадность, равнодушие, зависть, — словом, все разнообразие человеческих эмоций. Если они представлены в троичном аспекте — трагедии, комедии, драме, — то все возможности исчерпаны, остаются лишь вариации игры света и тени слабых и сильных эмоций.
Можно подумать, что когда история пройдет какую-то новую фазу, теохристианство сможет предложить и новые темы. Но такая мысль неизбежно приведет к разочарованию, ибо оккультная литература исключает даже некоторые потенциальные земные факторы, которые относятся к низшей животной природе и не должны иметь места в человеческой жизни. Зависть, жадность, ненависть не свойственны природе, находящейся в близком родстве с душой любви — Иисусом. Равнодушие, праздность, отчаяние не могут пребывать в душе, которая пристально изучает возможности, подобные тем, что открылись Мол-Лангу — душе столь любящей, что, подобно Иисусу и Гаутаме, она всегда готова отказаться от высшей награды только ради того, чтобы вести за собой меньших братьев.
Вы можете сказать, что любовь, подобная этой, не является животной. Правильно. Я же скажу, что она не является человеческой. Это любовь духовная, та любовь, какая по плечу лишь вступившим на Путь, в чьей душе живет знание о пришествии Духа. Если кто-либо из вас почувствует, что не может отмахнуться, когда карма потребует показать на деле, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»* ( * Иоан. 15:13. ), тогда, мой брат или сестра, вы узнаете о рождении Духа внутри вас. Да будете вы тогда благословенны.
Те читатели, кто полагает, будто, рассказывая о вещах столь удивительных, я лишь стараюсь развлечь их на несколько часов, глубоко ошибаются — не в этом моя задача. Моя книга — труд любви, и создана она во имя святой цели. Близится Второе пришествие Христа в мир. Но Он придет не ко всем сразу, не одновременно, а прежде всего к тем человеческим душам, которые будут готовы принять Его в сердце и исполнить дело Его** (** Лук. 21:34-36.). Он уже близок, и если вы откроете душу свою, чтобы принять дух Его, то Христос войдет в нее.
Истинно, никто не может назвать ни дня, ни часа прихода его, однако, я скажу: не ждите его в виде человека или духа извне, но в виде Духа Христа, входящего в ваше собственное существо. Он придет к вам не в человеческом обличье, но как Дух Божественной Любви, если только вы будете готовы сделать Любовь законом своей жизни. И поскольку Христос и Отец — Едины, то, следовательно, и вы, кто слышит и присутствует при сем, будете прославлены
и вскоре подниметесь, оставите этот мир и перейдете в Жизнь. Имеющий уши, чтобы слышать, да услышит. Придет Христос и в Сына Человеческого в тот последний час*. (* Марк. 13:26. )
В том, что я говорю, нет ничего необычного, нереального или сенсационного. Все это исходит от Отца и может привести серьезного слушателя на Путь, указанный Христом. И все имеет прямое отношение к жизни на Геспере — планете Божественной Любви. Надеюсь рассказать вам еще кое-что об уровне, виде и продолжительности оккультной жизни. До настоящего момента я сообщал лишь правила, теперь же покажу результаты верности им. И хочу показать, каким великим существом становится человек, соблюдающий оккультный закон, закон Духа, о котором я свидетельствую. Через все века, никогда не опускаясь, человек продолжает свое торжественное шествие ввысь, которое увенчается его единением с Отцом, — и он будет уже не смертным человеком, а Человеком бесконечным! Ангельским!
Но я должен остановить свое торопливое, опережающее события перо и вернуться на Геспер, иначе слова мои останутся просто словами, громоздящимися подобно современным четырнадцатиэтажным зданиям.
Мое желание исследовать оккультную истину не уменьшилось, несмотря на возрастающее стремление к жизни более привычной. Снова и снова я ловил себя на том, что пытался узнать, нельзя ли следовать психической истине и в условиях, менее строгих, то есть при еще борющихся во мне животных инстинктах, ставивших меня намного ниже моих друзей. Но изучать оккультное не в духовной, а в земной среде фактически так же невозможно, как пытаться смешать масло и воду. 
Мой наставник Сохма ограничивался тем, что рассказывал о самих принципах, а не о чудесах их проявления, так как в погоне за чудесами я мог бы утратить видение причин: невеждам плод всегда кажется более привлекательным, чем породившее его древо. Вот главная истина, которой следует руководствоваться в оккультных исследованиях: обращай меньше внимания на чудеса и магию, но посвяти все внимание самим законам, ибо законы суть древо. Чародей — меньший из братьев, не осознавший законов Отца в сколь-нибудь полезной степени. Зная закон, понимаешь, как совершать чудеса; не зная закона, стремясь лишь к чудесам, перестаешь следовать за Ним и не унаследуешь Царства Его, даже если покажется, что удалось стать магом большим, чем Ку-онг, Мендокус или сам Мол-Ланг. Способность к магии ценилась ими менее всех прочих способностей; и вы относитесь к ней соответственно.
Во время прогулки по саду я задал Сохме вопрос относительно его замечания, что мне будет дан ключ к оккультной мудрости, но меня не посвятят в детали:
—  Сохма, ты говоришь, что детали вместе со следствиями будут опущены и мне будут преподаны только общие законы. Но я думаю, что моя природа еще неспособна сразу воспринимать такие высокие истины. Может, лучше применить другой метод, метод, рожденный из... из.., — тут я в растерянности потер лоб, так как не мог вспомнить земного слова. — Понимаешь, я сам точно не знаю — из чего, но мне кажется, у меня есть какое-то смутное воспоминание о прошлой жизни, где использовался иной метод обучения. Однако, теперь я об этом уже не знаю, брат. Все исчезло.
—  Нет, не исчезло, Филос. Просто ты оказался в другом месте, вырвавшись вперед из привычной жизни. Но ты говоришь об аналитической философии; она строит умозаключения, основываясь на следствиях, и выходит к их общей причине. Это — ненадежный метод, о чем свидетельствует, к примеру, состояние химической науки в той жизни, которую ты смутно вспоминаешь. Химия — прекрасная наука, но ее развитию мешают неуклюжие аналитические методы, в результате чего она даже не может сказать, что представляет собой песчинка.
Внезапно, по желанию Сохмы ко мне вернулись мои познания в химии, хотя обстоятельства приобретения их так и остались скрытыми. С возвращением же самих знаний вернулась и моя любовь к спорам, и я ответил:
—   Извини, но химия может сказать это. Песок есть кремнезем, окисел кремния, и состоит он из элемента кремния и кислорода воздуха в соотношении один к двум.
—  Точно. Но на самом деле, ты ничего не сказал; ты так же далек от истины, как и прежде. Ты говоришь, что песок состоит из двух первичных элементов, не так ли?
—  Совершенно верно.
— »Но можно ли и дальше расщепить первичные элементы?
—  Нет, нельзя, — сказал я, но, вспомнив некоторые необычные вещи, свидетелем которых был, начал нервничать.
—  Нет? Ты уверен? — переспросил он настойчиво, и я из упрямства, а также решимости быть верным своей науке во что бы то ни стало, ответил:
—  Абсолютно!
—  Филос, если бы твое упрямство не уравновешивалось твоей достойной восхищения верностью принципам, я сказал бы, что мудрость умрет вместе с тобой. Мой друг, твоя система химии с ее шестьюдесятью непарными «первичными элементами», ее «монадами, диадами, триадами» и так далее, с ее одно-, двух-, трех- и многовалентными элементами есть ничто иное, как рабочая гипотеза, прекрасно приспособленная для получения ожидаемого результата. Но поскольку она не представляет собой всей химической истины, значит, и не способна дать во всей полноте то, что являет нам истинная сущность природы. Неспособные вести к истине, эти теории приводят к выводам, прямо противоположным ей: они говорят о многообразии видов материи в то время, как истина состоит в том, что материя едина. Как я уже сказал, химики на Земле имеют хорошую рабочую гипотезу, единственную, которой им придется пользоваться, пока они не найдут лучший, истинный метод.
Сохма замолчал, и я спросил, в чем же состоит лучший метод. Он не ответил мне напрямую, словами, но вместо этого представил моему мысленному взору цех, в котором на столах и скамьях стояло множество различных приборов и машин в разной стадии сборки. Я увидел здесь настенные часы, немного поодаль — наручные часы, какую-то старомодную пишущую машинку, хронометры, инструменты для сборки, а также много замысловатых механизмов, по внешнему виду которых мне трудно было догадаться об их предназначении. На одном из столов лежали вперемешку разнообразные детали.
—   Филос, можешь ли ты собрать их вместе? — спросил Сохма. — В этой куче лежат части от часов, печатных машинок, замков и так далее. Ты не механик, а, следовательно, не знаешь, как обращаться с этими вещами. Впрочем, я тоже не собрал бы, хотя я — механик. Дело в том, что из всех этих деталей, лежащих перед тобой, попросту нельзя сконструировать часы или иной механизм. Но предположим, ты аккуратно разберешь работающие часы и скрупулезно изучишь взаимосвязь деталей в них, вот тогда ты получишь представление о целом. Если разберешь лишь одни часы, то еще не сможешь научиться, разобрав же многие, сумеешь снова собрать их в том виде, в каком они были прежде. Таковы процессы анализа, дедукции и синтеза; они практически аналогичны для физики, механики и химии.
—  Но, друг мой, — сказал я, смутившись, — мне не удастся проделать все это, не имея благоприятной возможности для такого эксперимента.
— К этому я и веду, Филос. Я покажу тебе тот лучший метод, о котором говорил. Вот перед нами мое собственное изобретение. Я сам создал его, и, следовательно, оно мне знакомо. Здесь такая же машина, но уже в разобранном виде; ее детали свалены в кучу. Итак, ты ничего не знаешь о конструктивной механике, я же знаю и укажу тебе на основные детали машины в процессе работы. Смотри.
Сохма подошел к аппарату — чуду механической красоты, сквозь стеклянный корпус которого видно было все его внутреннее устройство — отполированные медные части, серебряные колеса, пружины, зубцы, ременные передачи и прочее. Взяв микрофон, он объяснил, что будет говорить в него, а машина примет все его слова, напечатает и переплетет в виде книги. Немного ослабив какой-то винт, он начал говорить:
«Микроскопическая диафрагма приводит в действие сильные токи. Они действуют только тогда, когда звуковые модуляции моего голоса ударяются об эту вокальную диафрагму, посредством чего, как ты сам видишь, углеродные диски перекрывают другие токи и приводят в действие рычажки, несущие на своих концах символы. Заметь, эта вокальная диафрагма сделана из чутких стальных струн, как у пианино, их столько же, сколько существует вокальных тонов и октав. Соответственно, в нашем алфавите такое же количество букв, а наш письменный язык состоит из упорядоченной последовательности этих букв, либо печатных, либо рукописных. Посредством звуков, произносимых голосом вблизи такого инструмента, можно «наговорить» целый печатный том.
Каждый из соединенных в речь звуков воздействует на свою струну; ее вибрация сжимает углеродный диск, происходит мгновенный электрический разряд, печатный рычажок делает свое дело, бумага продвигается на пробел вперед и печатается следующий символ, и так далее, пока не прекратится звучание голоса. Расстояния между словами тоже задаются автоматически. Даже если кто-то станет говорить почти без пауз, специальное устройство будет возвращать углеродные диски из их сжатого активного состояния в первоначальное, в результате чего пружина передвинет бумагу на расстояние одного пробела при каждой незначительной паузе в голосе и на два пробела при продолжительной паузе. В любом случае силы пружины хватает не более, чем на два пробела.
Теперь, когда я почти закончил говорить, переведу вот этот рычажок в верхнее положение, отпуская, таким образом, накопленную силу, возникшую при движении деталей, и в особенности тяжелого маятника. Печать прекращается, а накопленная энергия сверстает, обрежет и переплетет мою напечатанную речь. И по завершении этого остаток этой энергии, которая всегда равна произведенной работе, будет полностью израсходован на звонок колокольчика, означающий конец процесса».
Когда Сохма замолчал, машина еще некоторое время продолжала работать, затем раздался звонок, и книжечка, содержавшая все его слова, выпала в небольшой ящичек на другом конце корпуса. И тут меня впервые поразила компактность столь сложного механизма: он был высотой всего восемнадцать дюймов, два фута шириной и три фута длиной. И, тем не менее, именно он выполнил эту чудесную работу.
— Смог бы ты разобрать этот инструмент и снова правильно собрать его? — Я был озадачен вопросом, ибо подумал, что Сохма действительно собирается заставить меня проделать это. — Нет, брат мой, — успокоил он. — Как его создатель, я, конечно, знаю все его особенности, но мое понимание и его, и других машин, а также истин, относящихся не только к механике, но к научной физике, базируется на духовном знании, которое я сейчас вложу и в твой ум. По крайней мере, то, что касается этого механизма. Теперь же смотри на него и познавай его.
Странно, но я, который прежде ничего не знал об этих вещах, в то же мгновение понял, что разбираюсь во всех сложностях устройства этой и в меньшей степени, воистину станешь таким же творцом машины так же хорошо, как часовщик в часах. Сохма, заметив это, сказал:
—  Таков, Филос, ключ ко всей мудрости, о которой я говорил. Бог — Создатель всех вещей войдет в тебя однажды. И тогда твой дух, который есть луч Его Духа, пущенный Им во тьму жизни, воссоединится с Ним. А поскольку Он творит неизменным Логосом все предметы и состояния Бытия и имманентен им, зная их, то, когда Он войдет в твою душу, тебе также будет все ведомо.  И ты узнаешь, что в химическом смысле существует лишь один элемент, приводимый в движение Силой. И тогда все известные тебе «элементы» станешь рассматривать лишь как различные скорости молекулярных образований Единого Элемента посредством различных степеней Единой Силы, а разницу между светом, теплом, звуком и всеми твердыми, жидкими и газообразными субстанциями увидишь не в материальном отличии, но только в скорости.
Это знание лежит в основе всей жизни — физики, химии, звуковых, тепловых, хроматических, электрических и прочих всевозможных аспектов природы. Это — высший закон Бога, а Он есть природа, хотя обратное не верно: природа не есть Бог. Другим законом является закон компенсации. Рассказать тебе о нем?
Я ответил, что буду рад послушать, ибо его слова открывали Бога во всем, высшем и низшем. Итак, он продолжил:
—  Этот закон управляет не только всей материей, но и тем, отражением чего она является, — Духом, а также сферой души. Я хочу привести в качестве примера простые образцы материальной природы — скажем, рубанок и шуруп. В зависимости от того, насколько выдвинуто лезвие рубанка, действие его будет либо быстрым, либо сильным, но никогда то и другое одновременно.  Если шуруп имеет короткий шаг, то будет медленно проходить сквозь гайку, но, если надавить на шуруп, то сила дробления будет огромной. Если же шаг длинный, то основание шурупа будет быстро продвигаться, а именно: штырь такого шурупа можно даже вогнать в дерево молотком и подкрутить, чтобы он вошел.
Теперь обратимся к сфере души. Если человеческое существо предпочитает постепенный, легкий подъем к планам чистой жизни, ведущей ввысь, к Богу, и при работе с ежедневными искушениями очень часто ошибается и падает, его прогресс будет идти медленно, но верно. Если же, напротив, у него есть огромное стремление учиться быстро, то оно должно встретить всю сокрушающую силу искушений к ошибкам и греху в течение нескольких часов — тех искушений, которые для обычного человека распределяются по многим-многим воплощениям на протяжении веков или даже миллиардов лет. В первом случае Отец дает людям достаточно насущного хлеба силы для того, чтобы они могли развиваться очень медленно, но верно. Во втором необходим весь великий запас силы сопротивления Самого Бога. Ведь всей мощи Люцифера — этого высокого природного духа, который был воплощен на планете, превратившейся в солнечный астероидный пояс после его вероотступничества, падения его души, даже всей его сияющей силы не хватило для достижения победы, и потому он пал. Бог-Христос в вас один может одержать победу в этой борьбе.
Воистину, ни один человек, пока он остается человеком, не может подвергнуться такому искушению. Ни вы, ни Мол-Ланг — отец мой, ни даже Гаутама не подвергались столь суровому испытанию, какое выпало этой высокой мировой душе, Люциферу. Разумеется, я говорю это с учетом относительности; ведь если муху или муравья подвергнуть всему, что только в состоянии вынести насекомое, то их страдание в тот момент по силе будет вполне сопоставимо с состоянием человека в высшей точке напряже ния всех его сил. Иисус и Гаутама прошли максимально сложное испытание для своего уровня и не поддались, следовательно, их победа была более величественна, чем испытание, за которым последовало падение Люцифера. И когда вы подойдете к испытанию, подобному этому, то, без сомнения, способны выдержать его, хотя, нельзя дать гарантий. Есть лишь один Проводник; последуешь за ним — победишь, не последуешь — падешь*. ( * См. Иоан. 16:13.)
Возможно, вам будет в новинку мысль о том, что существует одушевляющее Эго, мировой дух, материализованный в каждой звезде, каждой планете, каждом звездном теле точно так же, как индивидуальная душа — в теле каждого человека, животного или растения. Истинно также и то, что души людские будут развиваться и дальше, им суждено встретиться с высшим испытанием, и если они одержат победу, то войдут в состояние великого покоя — рая, девачана, если хотите, Нирваны. Но и это еще не конец — ведь если у жизни есть начало, есть и конец. И совершенное человеческое Эго, выходя в конечном счете из Нирваны — того долгого девачана после всех воплощений, — возникает уже не как человек. Оно не живет, но оно Есть, и его существование после жизни есть состояние бытия, которое недоступно пониманию человеческого ума, если только он не предположит, основываясь на логическом допущении, что это состояние более высокое, нежели так называемая жизнь.
Но прежде придет испытание преображением. К нему уже пришел мой отец, я же еще нет. Если мы не выдержим его, то наступит вторая смерть** ( ** Откр. 20:13-15.), но встретить его мы должны; все человечество должно. Однако до этого еще далеко, ибо оно не придет до тех пор, пока душа, которой предстоит испытание, не станет совершенной и не подготовится к тому, чтобы выйти из кокона человеческой жизни и быть судимой по делам своим Тем, Кто создал все. Не утомил ли я тебя, Филос?
Я ответил отрицательно, хотя, улавливая, как мне казалось, смысл, тут же снова его терял. Тем не менее, мне очень хотелось услышать продолжение, и я делал вид, будто все понял, ведь каждому человеку приятно думать, что его понимание непонятных предметов совершенно. Сохма улыбнулся и предупредил: когда он закончит, все, что я усвою, останется во мне лишь как психическая склонность, способствующая моему росту, ибо я должен забыть сами мысли, которые, как мне казалось, усваивал. И он продолжил, заметив, что создание такой склонности очень ценно и стоит всех затраченных им усилий:
— Я хочу, чтобы ты обратил внимание также и на следующее: то, что ты считаешь днем страшного суда, это момент, когда душа твоя будет судима по делам своим твоим же духом, который и есть Бог в тебе. Так вот, если ты думаешь, что пройдут миллиарды лет, прежде чем наступит этот день, и у тебя полно времени, а значит можно откладывать духовную работу, то — внемли моему предупреждению — это роковая ошибка. Ибо, если кто-то не выдерживает великого испытания, то лишь потому, что день за днем, жизнь за жизнью пренебрегал своими возможностями — намеренно или неосознанно. Такая душа обречена на вторую смерть, она будет извергнута в «огненное озеро», иными словами, дух оставит ее и уйдет к Отцу, а душа попадет в огненную стихию, которая представляет собой совокупность всех низших форм силы, из каких берут начало жизнь, тепло и вибрация.
Но это не случится до тех пор, пока грешник не перейдет из своей души в свой дух. Поэтому «вторая смерть»* (* Откр. 20:13-15.)  не есть смерть грешника, это отделение всего его (или ее) испорченного труда и возможность начать сначала, строить лучше. Отец наш проклял не дитя Свое, но лишь его несовершенное творение, грешащую душу. В нашей библиотеке ты можешь увидеть книгу, принесенную на Геспер с Земли, книгу, которая расскажет тебе об ордене розенкрейцеров, в ней написано об этом божественном Огне. Это тот же Огонь, который некогда на Земле называли Мак-син. Филос, ты должен будешь пройти это решающее испытание прежде многих других; никто не знает, как одержать победу, кроме тех, кто уже прошел его.
Когда Сохма окончил речь, я огляделся вокруг и обнаружил, что часы, печатные машинки, замки и прочие приборы куда-то исчезли, не исчез один лишь вокальный принтер: только он был реален, все же остальное — лишь образы предметов, которые Сохма хотел показать мне. Мой мозг был еще недостаточно тренирован, чтобы так долго концентрироваться на определенной мысли; я полагал, что уже получил четкое представление обо всем сказанном моим спутником относительно его изобретения, однако, попытайся я теперь вспомнить его объяснения, меня постигло бы разочарование, ибо в голове не осталось ничего, кроме общей идеи. Я так и не сделал попытки собрать прибор, так как, довольствуясь предположением о такой возможности, мой ум обратился к новой теме.
Я спросил Сохму, нет ли у гесперианцев летательных аппаратов, существование их казалось мне закономерным среди столь многих достижений. Он повернулся ко мне и, глядя на кого-то за моей спиной, ответил с улыбкой:
—  Пусть Фирис ответит тебе на этот вопрос, мне же пора быть в другом месте.
Я был рад такому повороту событий, но при виде Фирис мною овладела стеснительность. Не обратив никакого внимания на мое смущение, она сказала:
—  Мы редко перемещаемся, и то чаще в астральном теле. Да, у нас есть воздушные аппараты, но пользуемся мы ими лишь изредка. Возможно, ты... Или мне все же следует говорить «вы», чтобы уменьшить твою — вашу — робость от того, что я рядом? — Фирис обратила на меня смеющиеся глаза, и этот ее взгляд окончательно смутил меня. Она лукаво улыбнулась и продолжала:
— Возможно, ты думаешь, что мы осуществляем перемещение своих физических тел с помощью какого-нибудь оккультного процесса, или чего-то в этом роде. Это не так. Поскольку все формы материи суть Божественные идеи, облеченные в Единую Субстанцию, то можно расщепить материальную форму, но сохранить психическую идею и усилием воли перенести ее куда-либо — это подобно движению мыслей, — а затем снова облечь ее материей. Такое возможно. Следовательно, сюда можно перенести предметы с Земли. Но если ты думаешь, что это делает физическое тело, то заблуждаешься, так как мы сами являемся воплощенной идеей.
Конечно, мы способны выходить из этих тел и в мгновение ока перемещаться с одной звезды на другую, но не можем иметь двух физических тел одновременно. Прежде чем выйти из тела, нужно погрузить его в каталептический транс, оставить в таком состоянии и снова войти в него по возвращении. Если же мы оставим его и создадим для себя новое тело, во всех отношениях похожее на прежнее, и будем пребывать в нем, то оставленный телесный храм ждет гибель. В принципе, такое возможно, но мы не видим в этом необходимости и так не поступаем. Все вокруг тебя есть материя, дыхание — тоже материя, отличающаяся, скажем, от железа лишь скоростью молекул. Воздух — материя, электричество — материя. Сейчас я покажу тебе, как можно управлять ею. Смотри, я хочу создать несколько тарелок, чашек, блюдец, ножей и вилок. Для этого я воображаю их (imagio — я творю) в ментальной или психической форме. Видишь их? Земные глаза не увидели бы, но тебе на время дано гесперианское зрение.
Передо мной возникло несколько изящных столовых приборов, каждый из которых был по особому украшен.
— Эти предметы на самом деле — лишь мыслеформы; ни один глаз, неспособный к восприятию мысли, не смог бы видеть их. А теперь смотри: я набираю более высокую скорость, дополнительную силу, которая производит эфир Единой Субстанции, и энергия, которую я передаю, есть энергия различных минералов, из которых в соответствии с моим желанием и должна быть «сделана» посуда. Видишь: одна тарелка — из рубина, настоящего кристалла алюминия; другая — из жемчуга, а прочие — из различных драгоценных камней; вот эти чашка с блюдцем — из кристалла углерода, они — алмазные. На Земле такая посуда стоила бы миллионы долларов, а здесь она ценна лишь своей пользой и красотой.
Видишь, Филос, я знаю реалии вашего языка и понимаю те идеи, которые ты передаешь словами. Но теперь мне, как и брату, пора идти, потому что я должна приготовить обед, найдя применение тем тарелкам, чашкам и блюдцам, какие только что сделала. Ведь мне еще нужно создать к обеду и многое другое. Совсем как простая смертная, думаешь ты? Действительно, почему бы и нет? Полагать, что оккультист вечно погружен в замысловатые рассуждения, — заблуждение, Филос, ты и правда заблуждаешься. Можешь пойти в библиотеку, где найдешь для себя нечто интересное.
Итак, я отправился в библиотеку. Если захочешь, мой читатель, пойдем со мной вместе, чтобы увидеть кое-что, разумеется, мысленно. Не думай, будто эти гесперианские предметы были нереальными, основываясь на моих словах о том, что никакие земные глаза не могли увидеть признаков жизни на Венере. Реальность не обязательно подразумевает земную плотность.
На полках библиотеки выстроились, по крайней мере, тысяч сорок томов; многие из них были переплетены довольно скромно, но некоторые щеголяли богатыми переплетами. Я заметил, что книги расставлены в алфавитном порядке гесперианского языка.    Но на столе увидел одну, на обложке которой название и имя автора были выведены золоченым англосаксонским письмом. Как только я взглянул на нее, ко мне на короткое время вернулось воспоминание о Земле. Надпись гласила:
«ТЫСЯЧА МИЛЬ ВВЕРХ ПО НИЛУ»
Мисс Э. Б. Эдварде
Изд. Лонгманз & Со.
1876
Этот том был перенесен сюда через миллионы миль межпланетного пространства таким же способом, каким Фирис создала свою посуду. Только в случае с этой книгой гесперианка не создавала мыслей, изложенных в ней, она расщепила материю, сохранив астральную субстанцию — единственную реальность какого-либо объекта, — и перенеся с Земли на Геспер, снова облекла ее в материю. Осмотревшись, я нашел и другие тома, один из которых назывался «Розенкрейцеры» и был написан Харгрейвом Дженнингсом. В стопке книг высотой в несколько футов обнаружились труды Мильтона, сборники ранних стихов Тен-нисона, Мура, а сверху лежал том «Очерков Эмерсона». Когда я смотрел, на нем возник лист белой бумаги, на котором вдруг проявились слова, осаждавшиеся, казалось, прямо из воздуха:
«Филос, эти книги я перенесла для тебя с далекой Земли, чтобы ты мог сопоставить их с нашей геспе-рианской литературой. В общем, учти следующее: мы, просветленные Духом Создателя, редко прибегаем к книгам или подобным грубым методам обучения и храним их лишь как образчики творений душ определенных уровней. У нас нет ни потребности, ни желания читать их, ибо, когда мы хотим учиться, то уходим в глубины своей души и слушаем Всезнающего Духа. Фирис».
Это послание было написано по-английски. Написано? Нет, осаждено, и как только я прочел его, оно исчезло, для чего, видимо, был использован тот же способ, что и для его появления, ведь кроме меня в комнате не было никого, кто мог бы стереть его. С исчезновением послания прекратились и мои воспоминания о том мире, откуда я пришел. Пока я стоял и думал, что делать дальше, вошла Фирис и сказала:
— Вот еще одно изобретение Сохмы, я знаю, оно доставит тебе удовольствие, ибо всегда полезно там, где много книг.
Она взяла земной томик Шекспира и поставила в устройство, которое автоматически переворачивало страницы, причем на них падал сильный электрический свет, отраженный металлической пластиной. Невидимые колеса вращались внутри корпуса, и из громкоговорителя в виде трубы исходил голос. Я с удовольствием, страницу за страницей, слушал чтение великой жемчужины английской литературы, исполняемое разными голосами ее персонажей, и лишь через какое-то время заметил, что Фирис ушла. Решив, что мне следует пойти поискать ее или Сохму, так как Мол-Ланг оправился куда-то далеко по делу, оставив спящее тело в своей комнате, я собрался было выйти из библиотеки, но женская рука коснулась моего плеча, и мягкий голос произнес: «Надень это на глаза».
Я оглянулся и увидел Фирис, протягивающую мне нечто, напоминающее очки. Оказалось, это и в самом деле очки, но такие, какие невозможно приобрести за все богатства Земли. Как внимательна была она ко мне! Когда я надел приспособление, полки с книгами исчезли, и я очутился среди сцен, показавшихся мне знакомыми. Все мысленные образы были вызваны знаменитой поэмой Скотта «Дева озера»: ее персонажи обрели видимые формы, их голоса доносились до меня, будто я сам находился в том месте, где все это происходило, не замеченный никем. Иначе говоря, на некоторое время я включился с помощью  волшебных очков в мыслительный процесс Вальтера Скотта, писавшего:
«Подобно облаку, вокруг него
Простерся мир, узреть который он не мог».
Вся сцена появилась на несколько мгновений, ибо мысль быстрее чувств, и когда Король набросил золотые путы на шею Малькома и вложил цепь в руку прекрасной Элен, Фирис, не дожидаясь финала, сняла чудесные очки с моих глаз и пояснила:
—  Они дают возможность абстрагироваться от материального окружения и вводят читателя непосредственно в сферу воображения автора любой книги, но далеко не каждого читателя, так как лишь утонченные, развитые человеческие чувства, — а отнюдь не те, что контролируются животным принципом, — могут насладиться такими очками. Дело в том, что этот прибор представляет собой чувствительный магнит, соединяющий психические факторы, а не материальные предметы. Но больше я ничего об очках не знаю. Тебе придется спросить отца, если хочешь узнать что-то еще. Я всего лишь девушка и должна еще учиться, прежде чем сама смогу учить. Мне не хотелось бы дать тебе неверное объяснение: твое мнение обо мне ухудшится, а это было бы прискорбно, ведь я так дорожу им, я... ну, в общем, это неважно, — смущенно сказала Фирис, и легкий румянец залил ее лицо. — Пойдем со мной. Думаю, не очень хорошо оставаться долго среди таких интенсивных энергий, как здесь, среди книг.
Очень многое из того, что я видел на Геспере, было незнакомо мне, но ее легкий румянец что-то напомнил, и мои мысли встрепенулись в радостном смятении. Чем он вызван? Не означает ли взаимного чувства?
—  Да, именно так, — сказала Фирис в ответ на мой невысказанный вопрос, — но значение этого пока находится за пределами твоего понимания. Ты, то есть, вы, — вдруг поправилась она и снова зарделась, — вы видите во мне молодую девушку. Ваша любовь будет смотреть на меня, как на женщину. Разве я говорю загадками? Нет, но вам только время способно дать ответ. Вы со мной, а я с вами, и наш возраст одинаков. Ваше понимание пока невелико, я понимаю больше; оба мы несовершенны, но Дух сделает нас одним целым. Если бы я сейчас спросила вас: «Что такое сила воли?» — вы не смогли бы дать верный ответ. Я же могу, и мои слова глубоко западут в вашу душу и приведут вас ко мне. Пожалуй, было бы ошибкой сказать, что вы со мной, потому что это так только в глазах Отца нашего, так было в начале, но не сейчас.
Однако придет день, и на вопрос: «Что такое воля?» — вы по знанию своему ответите: «Воля есть указ сознания». Если это воля животной души, то в результате будет лишь субъективная мысль, которая воздействует на мускулы, чтобы привести объективную реальность в согласие с субъективным замыслом. Если же это воля человеческой души, то она будет отличаться большей силой и благородством, но все же мозг, а с помощью его и мускулы должны будут выполнить этот приказ в материальной форме. Но если воля будет приказом нашего духа, то, достигнув мастерства, мы сможем сказать любой материальной силе: «Повинуйся мне». И она будет повиноваться. Потому что дух наш от Отца и един с ним, а воля духа не нуждается в помощи мозга или мускулов, но использует любую природную силу как своего служителя. Это и есть вера, о которой говорил Иисус. Поэтому, мой Филос, я сказала вам, но вы, слушая, не слышите. Почему? Потому что Отец наш еще не проявился в вас. Вот когда вы, услышав, поймете, тогда мы — двое — будем едины, ибо так записано в Книге Жизни.
Когда Фирис умолкла, мы вышли в сад, где росли фрукты, подаваемые к столу. Она сорвала несколько штук, поискала еще, но на деревьях их больше не было. Тогда, наклонившись, она начертила на земле знак ,

который показался мне знакомым, хотя я и не мог сказать, где видел его прежде. Читатель вспомнит, что именно этот знак использовал Куонг для создания пламени Силы Жизни, внутри которого он и стоял без вреда для себя. Руки Фирис тоже создали творящий огонь. Внутри круга она посеяла семена, а затем завершила символ, и тогда над засеянным местом поднялось пламя.
— Смотри же, Филос! Когда есть семена, из них вырастет растение по роду и подобию их*. ( * Быт. 1:12.)  Но если бы у меня не было семян, одна лишь скудная мудрость моей человеческой души ничего не смогла бы вырастить. А вот Мол-Лангу и это под силу, ведь он уже достиг преображения. Посеяв семя, я могу призвать Животворящий Божественный Огонь, чтобы помочь его прорастанию. Смотри, оно растет! И видишь, как быстро.

Я с удивлением увидел, что так же быстро, как удлиняются вечерние тени, тянется вверх зеленый побег растения; вот на нем уже раскрываются бутоны, подобно тому, как распускаются цветы примулы; а вот в цветах завязываются плоды; миг — и они уже сформированы, и созревшие, свисают гроздьями в сияющем пламени Vita Mundi ** ( ** Жизнь Мира (лат.)  на высоте моего роста, рожденные землей, которая только что была голой. И это чудо сотворила девушка, говорившая, что знает еще очень мало! Она продемонстрировала ту присущую Человеческому Принципу силу, которой, друзья мои, будете обладать и вы, когда станете развитым Человеком.
Земные люди находятся лишь на начальной стадии своей человечности, да и то пока немногие, большинство же пребывает еще в животном состоянии. Назвать этих последних людьми можно только из вежливости. Но заря новой славной эры уже близка, и во всей полноте дней Христос снова придет к людям, и войдет в сердца своих, а через Мессию войдет Отец. Так будьте же, друзья, готовы к приходу Духа, ибо никто не знает ни дня, ни часа прихода его*. (* Матф. 24:36.)