ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ РОМАН
ФИЛОС
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава 24
ДЕВАЧАН
Во мне не было никакого сожаления по поводу предстоявшей нам долгой разлуки. Сын Человеческий сказал, что снова придет в мир и даст работу Своим братьям — детям Отца нашего, и они в трудах последуют за Ним и поднимутся до Него, став такими же, как Он, что они освободятся от времени и земного плена и обретут полноту жизни. Я смутно осознавал все это, не вполне понимая услышанное, ибо мой мозг пока еще не мог вместить его духовного смысла.
Итак, я попал в Наваззамин и стал тем, кого люди называют мертвым. Это состояние сильно отличалось от представлений, полученных через священников Инкала, ибо пока что внешне все здесь походило на земную жизнь, по крайней мере, так казалось моим чувствам. Возможно, все было бы несколько иначе, если бы я прошел через Свет Максина. Кстати, теперь это не считалось бы самоубийством, ведь я уже был мертв. Свет просто очистил бы меня от всего земного, того, что, вероятно, мешало сейчас обрести истинный Наваззамин, о котором мне рассказывали. Придут ли однажды ко мне Анзими и все остальные, те, кто любил меня? Встретимся ли мы, узнаем ли друг друга? О, это должно, должно случиться!
Погруженный в раздумья, я направился к двери, забыв, что раньше ее замок мешал мне выбраться. Воспоминание о безуспешных попытках открыть его пришло, лишь когда дверь распахнулась от одного моего прикосновения. Выбравшись по тоннелю к дневному свету, я увидел свое седло, инструменты и коня. Верное животное щипало траву и, очевидно, не собиралось уходить от все еще конденсирующего воду генератора. Оставить скакуна здесь? Нет, если удастся, нужно забрать его с собой.
Наконец-то я свободен! Надо мной был простор открытого неба, передо мной высохшее русло, обрамленное причудливыми холмами, настоящими памятниками из глины, изваянными эрозией почвы и покрытыми высокой травой — оперением дикой пампы. С каким изяществом кланялась мне трава под легким ветерком, словно подтверждая: да, ты свободен, свободен, свободен!
Направившись к коню с намерением оседлать его, я опять совершенно забыл, что мертв и теперь такие действия — лишние. Конь, похоже, не видел и не чувствовал меня. Это озадачило. Я привык преодолевать трудности, но сейчас был в полной растерянности: что же делать дальше? Я уселся и стал молча смотреть на прекрасное животное. И чем дольше смотрел, тем все более неразрешимой казалась проблема. Наконец, вскочив в каком-то раздражении, я заговорил с конем. Никакого эффекта. Конечно же, никакого! Лишь на мгновение он поднял голову, перестал жевать и посмотрел в мою сторону, будто почувствовал близкое присутствие хозяина.
В конце концов, я отправился в путь, решив оставить своего четвероногого друга на волю провидения, ведь все равно ничего нельзя было предпринять. Но, как ни странно, это возымело действие. Чем дальше я уходил, тем более беспокойным, насколько я мог видеть, становился мой скакун. Наконец, он поднял голову, громко заржал — раз, два, три — и бросился мне вслед диким галопом. Догнав же, снова успокоился и продолжал резво идти точно за мной. Животное не могло ни слышать, ни видеть меня, однако непонятным образом ощущало мое присутствие. Я же сосредоточился на том, чтобы поскорее возвратить своего верного слугу в лагерь. И так, не чувствуя ни усталости, ни голода, ни жажды, не испытывая никакого другого ощущения из физической жизни, я вместе с конем добрался до цели.
Мой вэштуке все еще находился на месте, но в нем были лишь два человека. Остальные отправились искать меня, поскольку я уже запаздывал с возвращением. Люди, как и конь, не могли видеть меня, но, в отличие от него, ничего и не чувствовали. Все мои отчаянные усилия привлечь их внимание потерпели полный крах.
Я оставался в лагере два дня, до тех пор, пока поиски не прекратились и все люди не вернулись сюда для получения дальнейших указаний из Каифула, но так и не смог дать знать о себе. Однако последняя попытка заговорить с человеком, который возвратился в вэйлукс позже других, удалась. Он тоже не увидел меня, но мое присутствие оказало на него странное воздействие. Тогда я стал обращаться к нему снова и снова, пока он, наконец, дрожа, не опустился за мой стол в салоне корабля. Там лежали бумага, перо и чернила. Я сказал ему: «Возьми перо». К моему удивлению, словно находясь в глубоком сне, он взял и механически записал: «Возьми перо». Мне в голову пришла идея, и для проверки я стал диктовать слова, никак не связанные между собой по смыслу. Он точно записал каждое. Это приободрило меня, и тогда я сказал: «Это я, Цельм, диктую тебе. Я умер. Возвращайтесь в Каифул».
Я ничего не сообщил о местонахождении своего тела, так как полагал, что оно теперь надежно погребено. Все остальное было точно записано, но не потому, что медиум слышал мои слова, просто в это время я своим разумом контролировал его тело. Товарищи взяли у него записку и спрятали, а когда он вышел из транса, спросили, что в ней написано. Тот, однако, категорически отрицал, что писал что-либо вообще. Это удивило его спутников, так как он говорил совершенно искренне.
Когда члены экипажа погрузили на борт вэйлукса все необходимое и подготовились к возвращению в Каифул, я, вполне удовлетворенный этим, перестал думать о них и стал размышлять, как бы побыстрее добраться домой. Моя прежняя плотская немощь осталась вместе с телесной оболочкой в пещере, а, следовательно, теперь я мог перемещаться в любом направлении так же свободно, как это делал Майнин. Стоило, по крайней мере, попробовать. И я сказал себе: «Хочу быть дома, в Агако, там, где Рей, который увидит меня и узнает обо всем».
При этих словах все вокруг мгновенно переменилось, и я оказался во дворце Агако. Но и Уоллун, и Анзими, которая тоже была там, казалось, еще менее способны видеть меня, чем те люди в вэйлуксе. Так что же такое смерть? Что такое этот барьер? На самом ли деле смерть есть порог между двумя состояниями, и возможно ли сообщение между ними? Или попытки такого сообщения с той и другой стороны тщетны?.. Я думал, что Уоллун может преодолевать этот барьер, но, увы, заставить его заметить меня не удалось. Я знал, что он может видеть тех, кто, подобно Майнину, по собственному желанию оставлял свои телесные оболочки, чтобы перемещаться, и снова облекался в них. Так почему же Рей не видит меня?.. Возможно, смерть означала нечто большее, чем простое сбрасывание оболочки — физического тела.
Размышляя над явлением под названием «смерть», я стоял рядом с императором и уже оставил попытки сообщить ему о своем присутствии, когда в зал вошла странная человеческая фигура. Она показалась мне столь же реальной, как и любой из придворных, находящихся здесь. Но никто из них не заметил ее появления, кроме Рея и меня, все продолжали говорить о внезапной кончине Майнина и о сегодняшней церемонии возложения его тела в Свет Макси-на. Я же был озадачен странной схожестью новоявленного посетителя с самим собой. Но еще больше меня изумил возглас Рея: «Что? Цельм умер?.. Умер!»
Слуга, услышав это восклицание, но не видя в зале никого нового, поспешно бросился к монарху, чтобы спросить, что тому угодно. По пути он прошел прямо сквозь ту фигуру, к которой Уоллун обратился, назвав моим именем, но ни сама она, ни слуга даже не почувствовали этого. Фигура же, улыбаясь, сказала: «Да, зо Рей, я — Цельм. Но я не умер, я только освободился от земной формы».
Озадаченный, почти одурманенный всем происходящим, я упал на стоящий рядом диван. Оказывается, Уоллун мог видеть то, что только казалось мной, — действительно имело мой внешний вид, говорило, как я, помнило события моей жизни, — а на самом деле являлось лишь психической частью моего Я. «Но почему он не видит меня самого? — недоумевал я. — О, тайна, тайна! Как много еще, смерть, ты откроешь мне? Я оставил свою физическую оболочку в тюрьме Умаура. Разве существует какая-то промежуточная часть между моим физическим телом и истинным мной, которая еще содержит некоторые, уже утерянные мной, грубые формы жизни, делающие ее видимой, в то время как сам я остаюсь невидимым?..»
На самом деле Рей видел все, но не хотел, чтобы я понял это. Причина, известная мне теперь, но не тогда, вкратце заключается в следующем: умирая, человек разделяется на элементы, которые имеют троичную природу — земную, психическую и духовную. Из них самым высшим является Я ЕСМЬ — Эго. Остальные же два из вышеупомянутых элементов — это тот, с которым говорил Уоллун, и тот, который остался в тюрьме. Отделившееся Эго стремится на высший уровень, а оболочки остаются в земных условиях до тех пор, пока, наконец, не распадутся — «прах к праху».
Возвышенное, или эгоическое, состояние есть изолированная сфера. Как говорится в Библейских хрониках, медиум может подняться к ней, но само Эго, спустя некоторое время после отделения от тела, уже не может ни вернуться на Землю, ни познать что-либо земное, за исключением напряженных ментально-духовных состояний одного или нескольких индивидуумов, устремленных к вещам Божественным. Но эти состояния — не земные. И только они могут считаться истинным медиумизмом. Подлинный медиум поднимается на необходимую высоту. Но Эго не может пойти против законов развития и оставаться на Земле, кроме как во время ограниченного периода после перехода, называемого смертью, когда это не является движением вспять.
Медиум, способный подниматься в духовные сферы, подобен барометру-анероиду, указывающему степень возвышения над уровнем океанских вод. Но именно он должен подняться до такого уровня, уровень же не должен опускаться. И тот, кто умирает, тоже переходит через границу в сферу, откуда не предусмотрен возврат. Умершие не вправе вернуться иначе, как через новое рождение в физическом теле, то есть через перевоплощение. Я позволю тебе, мой читатель, узнать, что это — не просто переселение душ, так как последнее предполагает возможность перерождения в более низкую животную форму в наказание за грехи, а такого быть не может. Ретроградное движение невозможно, и само это представление основывается на неправильно понятой истине о реинкарнации, ибо последовательные перерождения не идут вспять.
Но вернемся к Рею и его решению не замечать меня. Уоллун знал, что я еще не достиг необходимого состояния, и остерегался помешать моему продвижению. Именно поэтому, насколько я мог понять, он и не дал моей «оболочке» повлиять на себя самого. Соединившись со своей сверхчувственной природой, адепт, конечно же, узнал о моей смерти и сделал все возможное (хотя по его действиям я не мог заключить, что он видит меня), чтобы вскоре и я был готов к встрече с ним. Он хотел появиться предо мной не раньше, чем мой переход будет полностью завершен и я уйду вперед, в неведомую страну Навазза-мин. Когда же это, наконец, произошло, Сын Одиночества действительно посетил меня, и встреча наша была огромной неподдельной радостью двух душ, равных перед Богом не приобретенной мудростью, так как Уоллун в этом смысле значительно превосходил меня, но равных братством Духа, к воцарению которого на Земле я стремлюсь сейчас. И да будет так, ибо Крестоносец сказал: «Вы все дети одного Отца!» Узрите же это!
Придя ко мне, Рей не принес с собой ничего земного. Если бы было иначе, то он мог бы снова вернуть меня под гнет Земли, что явилось бы беззаконием по отношению ко мне. Ни одному Эго самими законами его существа не разрешено возвращаться на Землю, поскольку это нарушает общий закон. «Я» посвященного может переноситься в девачан, но обитатель девачана не должен возвращаться на Землю до тех пор, пока ему не придет срок снова родиться на ней.
Тебя, читатель, интересует, почему душа покидает Землю после могилы? Потому что в девачане она пожинает плоды активной земной жизни. В этом и объяснение записанного Слова Божия: «Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости»*(* Еккл. 9:10). Истинно, в могиле нечего делать.
Возможно, покажется, что на следующих страницах кое-что указывает на мои «деяния», совершенные между могилой и следующей колыбелью. Но заметь, друг, что все земное отныне стало белым пятном для меня. Душа не имеет права вернуться, кроме как для перевоплощения в очередном рождении. Вызвать ее назад — значит вызвать внезапное изменение этого процесса и воссоединение души с астральной оболочкой, оставленной Эго в момент смерти. Такое воссоединение оживляет астрал, устанавливая взаимодействие между ним и Эго, что сильно вредит последнему. Все, что я «испытывал» теперь, было лишь плодом совершенного мною при жизни; после прохождения через могилу я не мог ни сделать что-нибудь новое, ни подумать о чем-либо, что не было наработано мною в том или ином виде. И в этом упорядочивании, в этой кристаллизации моей закончившейся земной жизни время не пропустило ни одного образа. Посмертная реальность была подобна реальности яркого сновидения; время же теперь не могло вмешаться в то, что уже совершено. Во власти Рея было узнать меня тогда, во дворце, но он не сделал этого, чтобы не причинить мне вреда. Подобной же способностью обладают все сильные медиумические натуры, в основном, принадлежащие к спиритуалистам. Эти медиумы могут вызывать умерших, но какой ужасной ценой и для ушедшего Эго, и для самих себя! Я повторю, что никакой природный процесс, установленный нашим Отцом Небесным, не должен быть прерван даже в ничтожной степени, ибо каждое такое действие влечет за собой наказание, пропорциональное пониманию виновного, и наказание это не бывает легким, но часто невыносимо тяжким.
Если бы я остался посмотреть, то увидел бы, как Уоллун — Сын Одиночества вышел из своей телесной оболочки, оставив ее в тайной комнате, где никто не мог причинить ей вреда во время отсутствия тонкого тела. И я бы увидел, как он, находящийся в собственном астральном теле, повел мою — Цельма — астральную оболочку в Инкалифлон и там заставил ее пройти сквозь Свет Неутолимый. А дальше — из всех людей на Земле лишь научившиеся видеть глаза Сына могли узреть, что произошло дальше, — оболочка исчезла в Свете Максина навсегда.
Но зачем? Зачем уничтожать ее?.. Для того, чтобы она не возвращалась на Землю и не входила в контакт с сенситивными натурами, подобными тому человеку в Умауре, которого я внушением заставлял писать и на которого моя астральная «скорлупа» могла бы продолжать воздействовать и дальше. А это грозило бы большими неприятностями, хотя бы потому, что мое астральное тело усердно повторяло последние слова, которые я слышал от него, когда оно обращалось к Уоллуну там, в Агако: «Я не умер». И в этом оно было похоже на все остальные такие же тела: его составная — двойная природа могла сохраняться лишь ограниченный промежуток времени, только пока оно имело возможность черпать магнетизм из моей недавно умершей физической, или земной, оболочки.
Такая подпитка может длиться минуты, или дни, или годы, а в некоторых случаях ее хватает на века и даже на тысячелетия. Все зависит от того, куда в большей степени был устремлен умерший — к земле или к духу. Астрал — это только оживляемая форма, являющаяся просто отражением, копией своего Эго — Я ЕСМЬ. Даже пророчества, сделанные каким-либо «вернувшимся духом» и сбывшиеся годы спустя, возможно, есть лишь видения Эго, запечатленные в момент его ухода, когда ему на мгновение открылись глубины будущих времен и эти видения отпечатались на его астральной оболочке. Это — психическая сила. До тех пор, пока религиозные системы (тем более, если они созданы действиями таких обладавших огромной жизненной силой людей, как Моисей, Будда или Зороастр) имеют приверженцев, до тех пор — но не дольше — оболочки их пророков будут продолжать свое существование. Психическая сила действует через эти формы, и именно она является рычагом, приводящим их в движение. Та же самая сила удерживает звезды на своих орбитах, а атомы — на своих. Она жизненна и дуальна, будучи как положительной, так и отрицательной.
Для того, чтобы сконцентрировать силу стихии огня, древние атланты и создали куб Максина — фокус для Света Неутолимого. В более поздние века в Израиле таким же фокусом стал Ковчег Завета, чья сила, подобная силе Максина, тоже была смертельной. Эти средоточия энергии являлись вратами, пройдя которыми, все скопления меньших сил природы поглощались при соприкосновении с Великой Силой — «универсальным растворителем» алхимиков, который те так старательно искали. Очевидно, что некоторые алхимики, будучи Сынами Одиночества, пользовались этим чудесным «растворителем».
Столь же очевидным должно быть и то, почему все это тщательно держалось в секрете. Ведь эти средоточия энергии суть места вхождения в само сердце Вселенной, следовательно, любой вид организованной силы встречает здесь свою Омегу. Когда Уоллун заставил мое астральное тело пройти через Максин, он вернул общей неделимой космической силе ту ее часть, которая не использовалась более тварным миром. В некоторой степени продолговатый мозг человека является таким же фокусом, точкой Максина, где встречаются положительное и отрицательное. Если бы не он, жизнь была бы невозможна; если разрушить этот Максин тела хотя бы уколом иглы, то жизнь прекратится.
Итак, Уоллун пришел ко мне, к тому, кто не мог спуститься к нему. Непосвященные ведь тоже часто поднимаются к своим друзьям в снах, но им не удается сделать это сознательно, ибо они не знают — как. Поскольку одной из главных задач моего труда является объяснение этих таинств, я займу еще немного вашего времени, чтобы четко показать, исключив все ошибки, почему живущие на Земле могут обрести способность подниматься к своим друзьям, переходя Рубежи, и почему последние не могут вернуться назад, к Земле.
Барометр в спокойный день регистрирует на уровне моря определенное значение давления воздуха, а на высоте мили над морем, скажем, на склоне горы, ртутный столбик «падает» до другого определенного, но уже меньшего значения. В обоих случаях это вызвано давлением воздуха. Если кто-то захочет измерить давление на высоте одной мили, то он, естественно, сам поднимется вверх, а не станет пытаться перенести эту высоту вниз, к себе. В штормовую погоду барометр тоже «падает», регистрируя уменьшение плотности воздуха, и наступают метеорологические изменения, объясняющиеся тем, что верхние, менее плотные воздушные массы, — то есть условия, преобладающие на больших высотах, — опустились вниз, на более низкий уровень. В результате возникает буря, которую вызвали высшие условия.
С помощью высшей силы, проявленной на спиритическом сеансе, медиум может вызвать назад, или вниз, душу, уже прошедшую через могилу. Но при этом он создаст психическую бурю, которая может очень дорого обойтись. Аэндорская волшебница вызвала такую бурю, заставив пророка Самуила снова спуститься вниз, на Землю*( *1 Цар. 28:7-20..). Берегитесь, медиумы! Коли ты, читатель, являешься человеческим «спиритическим барометром», то можешь подняться к своим друзьям, но ни в коем случае, если ценишь собственный душевный покой и покой своих друзей, не стремись притянуть их на «круги своя». (Надеюсь, все эти пояснения интересны тем читателям, которые во всем ищут смысл, стараются извлечь урок из хроники моей жизни и ценят информацию о событиях, произошедших много тысяч лет назад. Ведь именно для них я пишу эту книгу, а не для тех, кому любопытна лишь интрига моей истории.)
Из-за предательства Инкализа Майнина мне пришлось самому искать свой психический уровень, а поскольку я был я и семь я, этот уровень представлял собой место более или менее уединенное, заполненное плодами моей фантазии, моим опытом, моими надеждами, желаниями, стремлениями и представлениями о людях, местах и вещах. Два человека не могут видеть один и тот же мир одинаково. Мир Анзими, обладавшей многими знаниями, не мог быть похож на тот, который видела Лоликс, смотревшая на него с другой, в некотором смысле низшей точки зрения. Видение их обеих совсем не походило на видение мудрого министра Менакса. И уж совсем отличным от всех трех было видение мира Уоллуном. Так же и в девачане: рай одного человека заполнен его собственными представлениями о жизни, в то время как у его соседей он занят совсем другой, присущей только им ментальной собственностью.
Когда человек умирает, его знания, стремления и жизненное кредо обусловливают урожай; здесь уже никто ничего не может сотворить заново, но тут оплачиваются по заслугам все поступки предыдущей жизни. В стране Леты нет ни боли, ни тоски, ни болезни, ни мук, ибо эти условия начались на Земле и, следовательно, на ней же заканчиваются. Это — веление кармы. Рай пассивен, а не активен, душа лишь усваивает там результаты познания. Так что всякая жизнь есть просто очередная страница в деловом гроссбухе, где зафиксированы все предшествующие жизни и куда добавляются записи о новых.
Надеюсь, мой читатель, я был не слишком многословен и мне удалось дать тебе четкое понимание того, в чем состоит взаимосвязь между землей и небом, и что небо по отношению к земле является как бы периодом ночного отдыха перед очередной дневной активностью. Но пусть никто не думает, что де-вачан человека, совершившего ошибки, привязывающие его к Земле, ошибки, из-за которых он должен снова воплотиться, хоть сколько-нибудь похож на Великую Жизнь, какой увенчаны те, кто был верен и сразил в своем сердце змея животных страстей. Мои слова могут дать представление о девачане, но они бессильны описать высшую Жизнь. Конечному никогда не вместить Бесконечного. Но пусть Бесконечное войдет в сердца ваши.
...Пока я размышлял в присутствии Уоллуна, Ан-зими и остальных, кто не хотел или не мог видеть меня, мои земные силы постепенно уходили. Способность видеть людей, места и другие объекты физического мира, которой я обладал еще мгновение назад, казалось, быстро покидает меня. Взамен возникали какие-то звуки и торжественные видения, похожие на сны о только что оставленной жизни, но сны наяву, ибо все вокруг было реальным для моих ощущений — я мог влиять на него, а оно на меня. «Ну что ж, если те, кого я оставил там, на том берегу Смерти, уже не могут видеть меня и ощущать мое присутствие, так же как я сам теперь уже не в силах видеть их, почему бы не отдаться спокойному течению, скользя вместе с ним к новым ощущениям, к новому миру, сме-няющему старый, — пришла мысль. — Да, именно так я и сделаю. Прощай, старая жизнь, здравствуй новая!»
Так же тихо, как ускользает сон, из глаз скрылись дворец и все знакомое, что окружало меня в нем, и я очутился в долине, обрамленной лазурными горами. Прямо перед собой я увидел обычное здание. Некоторая несоразмерность в его очертаниях объяснялась, видимо, тем, что оно состояло из секций, добавлявшихся по мере возникновения нужды в новых помещениях. «Какая же это чудесная идея!» — подумал я. Здание было пристроено прямо к скалам, но не искусственно созданным, а естественным образом поднимающимся из горного массива. Местами оно имело три этажа, местами — два, но большая часть была одноэтажной.
Что за люди живут там? Во всяком случае, свобода их архитектурной фантазии была мне по сердцу. Я еще не встретился с ними, но уже испытывал к ним дружеское расположение. Несомненно, они обладали чувством прекрасного, о чем можно было судить по многолетним лозам, живописно бегущим вверх по стенам причудливого строения, и по красоте разбитого вокруг него сада. Стоит ли мне осмелиться и вторгнуться в этот дом?
Внезапно в нем открылась дверь, и навстречу вышел человек, лицо которого было мне хорошо знакомо. Но где же мы могли встречаться? Я совсем забыл прежнее, как будто никогда и не знал той жизни, которую прожил Цельмом. Во мне сейчас преобладали детские чувства, мысли и представления — то простое знание детства, которое было у меня, когда я жил в нашем доме у Питах-Рок. Знакомый незнакомец подошел ближе и спросил: «Узнаешь ли ты меня, отца твоего, Мерина Нуминоса?»
В моем сознании на мгновение возникло смутное воспоминание о том, что я теперь один, невидим для людей, что я умер. Но мысль эта быстро исчезла, словно погасла. И больше у меня не появлялось такого ощущения, само осознание моей смерти прекратилось. А при словах этого человека меня охватила внезапная радость: передо мной стоял мой отец — идеал моего детства, именно такой, каким я представлял его себе. (А не такой, каким его, всегда презрительно, описывала мать, которая, — ты уже знаешь это, мой читатель, — совсем не любила своего мужа.) В тот момент у меня не возникло никаких воспоминаний, просто я знал, что смотрю на своего настоящего отца, и радостно воскликнул:
— Я и правда хорошо тебя знаю! Тогда он спросил:
— Ты отдохнешь?
— Конечно. Ведь я так устал, это будет мне только на пользу.
Отец провел меня внутрь большого дома, в комнату, которую точнее назвать логовом, хотя кому-то такое слово покажется грубоватым. Здесь было чисто, но царил замечательный беспорядок: книги, куски скальных пород и все, что нравится мальчишкам, было разбросано вокруг. Само подобное зрелище обычно наполняет отчаянием душу аккуратной хозяйки, мое же удовольствие было безгранично. Я вновь чувствовал себя мальчиком, всего лишь мальчиком, которому еще только предстоит возмужать. Предвкушение открытия неизведанных возможностей в будущем наполнило все мое существо приятным ожиданием. Я вновь стал ребенком с кипучей энергией, предоставленным самому себе в этой комнате, где не надо бояться строгой матери с ее попытками всячески ограничить меня.
На небрежно застеленной кровати лежала стопка книг из библиотеки, адрес ее был написан на каждой из них по-посейдонски: «Район Питах-Рок, 5». Я всегда трепетно относился к книгам и сейчас бережно переложил их на пол, чтобы лечь отдохнуть на постели. Потом устроился на простом ложе, которое, когда я с нежностью вспоминал о нем раньше, в земной жизни, всегда казалось мне мягче и удобнее, чем все пуховые подушки в Каифуле. Неверно сказать, что я узнал его, просто все вещи здесь дарили мне именно то состояние, какое точно отвечало моим желаниям. У меня не осталось никакого четкого представления о прежней жизни в Посейдонии, никакого воспоминания о смерти, вообще ни о чем. Все прошло, как сон, который мы тщетно пытаемся восстановить в памяти утром за завтраком. Но, увидев вещи, знакомые и любимые в прошлом, и обнаружив, что все они здесь как раз такие, какими и представлялись мне в моих земных грезах, я исполнился чувством глубокого удовлетворения и сбывшейся, наконец, мечты.
Вот место, радостью согревшее мой взор, Я узнаю его, хотя есть странность в нем, Как будто каждая деталь с давнишних пор Волшебно в сердце запечатлена моем.
Однажды я собрался и покинул это место, воспроизводившее мое детство. Занавес вновь поднялся над событиями прошлого после того, как я оставил, так сказать, здешний Питах-Рок и переехал в Каифул, очутившись в периоде моей жизни, аналогичном тому земному, когда я учился. И тут я даже получил звание ксиоинкала — степень, что выше всех, которых когда-либо добивались ученые современного мира. Но эта фаза вскоре закончилась, потому что, не получив такой степени на Земле и даже не попытавшись добиться ее, я не имел реальной основы, на которой могли бы возникнуть образы девачана.
Так проходило время. Иногда меня окружали реальные умершие люди, которые близко работали со мной на Земле и потому теперь должны были пожать вместе со мной плоды нашего сотрудничества. Порой я оставался наедине со своими представлениями, которые, тем не менее, казались столь же реальными, как и настоящие люди, ибо все тут выглядело реальным. Лоликс пребывала здесь в своих наилучших проявлениях, а наш земной грех был оставлен до нашего следующего возвращения на Землю.
Совершенно естественным было встретить однажды ночью и Анзими. Это случилось во время прогулки по пустынному берегу моря, где дикая природа гармонировала с моим идеалом уединения; именно в такое место я мечтал увезти ее из суеты Каифула после нашей земной свадьбы. Когда же мы встретились здесь, я с наслаждением слушал, как она называет меня «супругом», а покой после активной деятельности был таким приятным, каким, по моему представлению, он и должен был бы быть. Но перо мое опережает события, поэтому давайте вернемся ненадолго в «логово».
Воздух вокруг был очень теплый, я лег и заснул, не раздеваясь. Когда же проснулся и спустился вниз, в сад, то обнаружил во всем некоторые перемены. Во-первых, я стал старше, во-вторых, изменился окружающий пейзаж: дома стали больше походить на те, которые казались привычными моему выросшему сознанию, соответствующему тому времени, когда я уже был подростком, но все еще жил у Питах-Рок; с заднего плана исчезла река и появилось широкое море, прямо на берег которого выходил сад. Перемена точно соответствовала последним желаниям моей юности. Эти изменения, потрясающие с земной, физической точки зрения, теперь даже не удивили меня. Что же это была за жизнь? Что за условия допускали такие перемены, почему-то не казавшиеся необычными мне, наблюдателю?
Истина не должна быть многословной, и единственным ответом будет — жизнь после смерти, хотя такие слова и звучат несколько парадоксально. Но это была еще не Великая Жизнь в Боге. Требовалось ли для описанных перемен какое-то время или это была страна волшебной лампы Аладдина, где мгновенно исчезало одно окружение и так же мгновенно возникало другое, — не знаю, я даже не задумывался над этим. Все воспринималось реальным. Реальна ли Земля? Дух, Бог — да, реальны. А Земля и вселенная — это Свет, проявленные идеи Бога. Земные объекты суть слова великого Слова Божия, обращенные к нам. Следовательно, таковыми же являются и объекты девачана, или рая. Все они реальны, только диаметрально противоположно — реальны внутри нас, а не снаружи.
Я нашел своего отца, Мерина Нуминоса, и спросил его:
— Долго ли я проспал? — Задавать вопросы было не более, чем привычкой, ведь для этого у меня не было иных поводов. То, что в смерти привычки разума не угасают вместе с памятью о событиях жизни, и было доказано моим вопросом. Он ответил:
— Ты спишь несколько лет.
— Лет? — переспросил я, хотя на меня совсем не произвело впечатления известие о столь долгом сне, как у Рипа Ван-Винкля из легенды. Именно привычка заставила позаботиться и об опрятности: я невольно оглядел свое платье, выясняя, не износилось ли оно за столь долгий срок, и нашел его вполне удовлетворительным. Упоминание о нескольких годах все-таки заинтересовало меня, и я опять спросил:
— Ты говоришь, я спал несколько лет, все время с того момента, как попал в эту страну? Прошу тебя, скажи мне, был ли я где-либо еще?
Ответа не последовало, у отца взгляд как бы остановился — так смотрит статуя. Очевидно, он ничего не знал о каких-либо предыдущих состояниях, а мой вопрос свидетельствовал, что и сам я знал не более его. Словом, смерть была чем-то иным, чем мне представлялось прежде. С того момента, когда совершившие переход души уже не могут взаимодействовать с теми, кого оставили на Земле, они осознают, что находятся посредине изменения, которое раньше называли смертью и которого, возможно, страшились на протяжении всей своей земной жизни. Однако, обитатели девачана знают лишь одно состояние — то, в котором находятся, и не предполагают существования иной реальности. Следовательно, смерть для разво-площенных душ была и остается неизвестным понятием. Для них ее фактически не существует, как не существует здесь боли и горя. Низший девачан похож на высший (Нирвану) — состояние, о котором упоминается в «Откровении» (21:4).
Друг мой, в мои задачи не входит вдаваться в споры и потому я отказываюсь убеждать тебя. Цель моей истории — рассказать о том, что я знаю по личному опыту, а не теоретизировать. Но если ты положишь все вопросы, оставшиеся для тебя неразрешенными, на алтарь своей души и там поразмышляешь над ними, то, надеюсь, у тебя это получится: они прояснятся и станут подобны воде, утоляющей жажду. Если ты имеешь уши, чтобы слышать, тогда последуй этому совету. Я обращаюсь к тем, кто использует страницы моей книги с пользой.
Поскольку обитатели девачана знают лишь об одном изменении, и оно настолько отличается от того, чего нас приучила бояться религия, то все души, попадающие в рай, понимают в момент смерти, что ее нет и что учения, воспринятые на Земле от священников, это выдумки духовенства. И они не так уж и ошибаются, ибо нет никакой иной смерти, кроме простого перехода от объективного к субъективному состоянию сущности, за исключением окончательной смерти, о которой я буду говорить позже.
Парадоксально, но состояние смерти является, насколько попавшие туда могут ощутить, как бы ускоренным просмотром всех событий только что завершившейся жизни. Этот опыт проходят все души, какой бы короткой ни была их жизнь. Значит, спрашивая отца, которого нашел в девачане, всегда ли я пребывал там, я ничего не знал о выдумке, называемой смертью. Во времена Атлантиды, как, собственно, и сейчас, религия учила, что со смертью наступает конец всему земному горю. И это верно на период времени, отведенный душе для пребывания в девачане. Земная мгла не проникает туда по той при-
чине, что она — порождение Земли, обитает только там и оказывает влияние только на Землю.
Однако «зло, совершенное человеком, продолжает следовать за ним». Это истинно, ибо предрасположенность к греху (то, что ошибочно называют «адамовым» желанием греха) в закристаллизованном виде лежит в ожидании возвращения к земной жизни. В девачане грешник освобожден от этой силы, но семя ее, словно плевелы среди пшеницы, живо и готовится дать горький урожай в жизни нового воплощения. И оно будет продолжать расти до тех пор, пока человек не искупит сотворенное им зло каким-нибудь добрым деянием. К счастью, ему для расплаты* (* Не путайте «расплату» с «искуплением». Иисус искупил нас у Бога. Мы способны только начать расплачиваться, когда, обретя прощение благодаря ЕМУ, пытаемся жить ИМ. Покуда мы не посвятим себя Христу, нам не удастся узнать, что мы — ЕГО, поскольку принадлежим ЕМУ. Признав это, мы узнаем, что ОН владеет нами, а мы — ИМ. И тогда, но не прежде, мы сможем начать кармическую расплату. И если мы «идем и больше не грешим», ОН зачтет наш долг карме и дарует нам освобождение! Карма закрывается для того, кто искуплен таким образом, и для него открывается возможность восстановления. Ибо ему нет необходимости в новом воплощении. Разве он не обрел Сына? А это жизнь вечная, что же я имею в виду под обладанием Сыном? Под посвящением Христу? Разве это всего лишь церковный постулат? Нет, это нечто гораздо большее, друзья. Человек смертен. Когда пробужденный человек познает себя, он выбирает, каким путем идти. Этот выбор — пересечение Божественного с Человеческим. Это — собственность Сына, который живет в вас.) отведена вечность. Если он следует Божественным законам и правому пути, то будет постепенно выпалывать плевелы, как бы глубоко ни лежало их начало — семя зла. Доброе деяние есть стирание злого.
...Меня окружали все, кого я любил. С течением кажущегося времени я стал осознавать присутствие рядом то одного, то другого из моих друзей. Анзими, Менакс, Уоллун, Эрнон, Лоликс — все эти и многие другие, чьи имена ничего не скажут читателю, были тут — и без тени недостатков. Они не приходили, нет, они просто находились здесь, со мной и были точно такими, какими я их себе представлял, то есть являлись не объективными личностями, а моими субъективными представлениями. Они были моими идеалами, а не реальными людьми, и они составляли мой мир. А мне и в голову не приходило, что они нереальны.
Случалось ли тебе, читатель, задумываться над тем, что единственный мир, который есть у тебя, это мир твоих ощущений? Что если бы ты был лишен зрения, обоняния, слуха, вкуса и осязания, то не стало бы и мира вокруг тебя, хотя душа твоя и была бы заключена в тело, живущее в вегетативном состоянии? Поскольку душа каждого живущего мужчины, женщины или ребенка отличается от любой иной души, то и мир по-разному воспринимается каждым человеком и никогда не бывает совершенно одинаковым для двух разных людей. И теперь это стало хроникой души, запечатленной в бессмертной ментальной субстанции и основанной во многом на жизни после смерти; запись сливается с реальностью, и все кажется одинаково реальным, таким же, как тогда, когда данные нам ощущения, соединяясь, впервые восприняли ее. В действительности, эта пост-жизнь есть перестроенная и перевернутая земная жизнь, из объективной превратившаяся теперь в субъективную. К примеру, здешний друг на самом деле мог быть настоящим врагом, однако, если человек, умирая, считал его своим другом, это представление и оказывается перенесенным в пост-жизнь.
В девачане все, окружавшие меня, были моими друзьями, а места — объекты записей моих ощущений — сценами, где все они действовали. Но раз такой мир существовал вокруг меня, то представление обо мне существовало и в образном мире каждого бывшего моего друга. Однако, не я сам был вместе с ними, а лишь их представление обо мне. Так просматривалась реальность всех этих представлений, которые, будучи восстановленными из астральных хроник, или, так сказать, матриц памяти души по каждому случаю — большому или малому, простому или сложному, импульсивной или бессознательной работы мозга, — отнюдь не были запутанными, но простыми и легко усвояемыми.
А теперь обратите внимание на особенность, представляющую огромный интерес, ибо она утверждает то, что я, как вам могло показаться, отрицаю, — на реальную связь души в девачане с другими индивидуальными душами. Девачан и в самом деле был бы мрачным раем, если бы друзья из земной жизни были здесь ничем иным, как просто «образами из сна». Они действительно таковы, только когда в реальности девачана воспроизводятся события, созданные в наших земных мечтаниях. Но если в земной жизни две души, находившиеся в гармонии, совместными усилиями решали, скажем, очень трудное уравнение, то результаты их сложного взаимодействия обязательно повлияют на них в девачане, и во время усвоения этих результатов, то есть во время кристаллизации их в чертах характера, обе эти души фактически будут вместе, так же, как были на Земле. Если там в подобном деле было занято более двух человек, то все они до завершения процесса соберутся и в девачане.
Потому и получилось, что в какой то момент процесса усвоения все мои товарищи являлись лишь моими представлениями, фантомами, подобными персонажам сновидений, а в следующее мгновение они становились более сложными, поскольку были уже реальными Эго, как и я сам. Всего этого я тогда не знал, все казалось мне реальным, и, возможно, именно так и было. Однако тем, кто работает с любимыми сыном, отцом, дочерью, матерью, женой или другом, приятно будет узнать, что последствия серьезных событий повседневной жизни на Земле приводят нас в рай наших надежд всех вместе; что жена, которую любишь всем сердцем, с кем вместе мечтаешь о благе для ближних и вместе честно трудишься над осуществлением этих планов, переступит пропасть, которую смерть разверзнет между вами, и там, в Наваз-замине будет рядом с тобой. Отрадно знать, что твои мать, отец или дорогие друзья действительно окажутся там вместе с тобой, и вы сложите свои столь различные записи, чтобы насладиться кажущейся реальностью, которая на Земле так и осталась несбывшейся надеждой.
Анзими все еще жила на Земле, и я встречал здесь иногда свое представление о ней, а иногда и ее высшее Я. Почему стало возможным последнее? Потому что ей очень недоставало меня, желание видеть любимого крепло и, наконец, стало таким сильным, что перенесло ее чистую душу на мой план. Это было не только приятно, но и полезно для Анзими, ибо давало ей власть над вещами невидимыми, о чем говорил апостол Павел. Для меня же каждая такая встреча с ней была огромной радостью. Да, она могла приходить ко мне, а я не мог вернуться к ней — обратное движение невозможно.
Во встречах с идеалами и состояло мое вознаграждение, ибо здесь ничего не происходило вопреки моему желанию. И наслаждаясь этой наградой, я одновременно на бессознательном уровне усваивал уроки предыдущей жизни на Земле. К примеру, опыт моих земных отношений с политиками Посейдонии научил меня общению с людьми и подобающим манерам, и из этого опыта родились схемы, в которых в будущем я должен был играть ведущую роль. Эти схемы теперь перешли в субъективное состояние и казались мне развивающимися в таком виде.
Земные действия и поступки развили мои способности, одновременно проверяя ценность моих представлений. Эти конкретные результаты стали частью моей ментальной сущности. Следовательно, в новом воплощении я должен буду родиться человеком, мозг которого обладает повышенной способностью решать политические и социальные вопросы. Возможно, в ближайшем воплощении я не использую это качество активно из-за каких-либо иных, более сильных склонностей, но оно, теперь более развитое, будет готово к применению при необходимости.
Сказанное истинно для всех душ, в том числе и для тех, которые были связаны со мной, как в прежнем — земном, — так и в последующем — райском — состояниях. Оценки результатов земного опыта и обобщения, сделанные за ограниченное время пребывания в девачане, придали этим душам новые ментальные качества или повысили уровень уже имеющихся, и в следующем воплощении снова свяжут нас на Земле. Все обстоит именно так, иначе, мой читатель, я бы никогда не написал эту историю, надеюсь, полезную для тебя.
Полученное мною в Ксиоквифлоне геологическое образование также прошло проверку в этом субъективном рае, в результате чего возросли мои способности в этой области, точнее, усилились интуитивное знание предмета и желание изучать его в следующем воплощении. Книги же послужат более четкому выявлению склонности к этой науке.
Я мог бы привести и другие примеры процессов обобщения и упорядочивания опыта, которые проходят те, кого от Земли отделяет могила — с одной стороны, а с другой — колыбель нового рождения. Но этого достаточно, чтобы намекнуть читателю, что именно здесь можно обрести истину, и хоть как-то подсластить «мысль о последнем горьком часе... агонии, и пелены, и тлена». Надеюсь, друг, мое усилие сделать смерть менее устрашающей, рассказав о ней на основании собственного опыта, увенчается успехом, и эти слова смогут поддержать тебя, и ты «подойдешь к своей могиле, как тот, кто завернувшись в саван, почиет в сладких снах».
Зерах Колбурн — удивительный мальчик-математик приобрел свои знания не в современных школах. Он принес их как наследство прошлых веков из своих предыдущих жизней, просто сейчас его дремавшие способности проявилась. Друг, я не буду оспаривать твое убеждение, что если бы у тебя была прошлая жизнь на Земле, то ты никогда бы не забыл ее, но принес бы память о ней с собой. Нет, я не спорю. Пусть твой разум сам решит, прав ли я. Подумай о том, что жизненные привычки вырастают из повторяющихся поступков детства, воспоминания о которых у тебя давно исчезли. И зная, что это так, реши: не абсурдно ли предполагать, будто те поступки, какие ты совершал целые века назад, в прошлых жизнях, могут быть восстановлены в памяти? Тем более, что весь промежуток времени между земными воплощениями проходит на других планах существования, куда не проникает и по законам Бога не может проникнуть ни единое воспоминание о жизни на Земле. Я-то знаю, о чем говорю.
...В конце концов, наступило время, когда я перестал заботиться о видимости поступков и представлениях о людях, местах или вещах, связанных с кажущейся деятельностью. Мне все больше хотелось остаться в каком-нибудь тихом месте и слушать, как Анзими, — истинная, а не вымышленная, — читала или говорила со мной. Я стал много спать и однажды утром не поднялся с постели, но меня это не обеспокоило. Я не был болен — никто в девачане не знает о болезни, а просто утратил желание что-либо видеть или слышать, испытывал скорее вялость, чем усталость, поэтому повернулся к стене и снова заснул. И это был завершающий сон в последней главе моего длительного отдыха от земной жизни, отдыха, который, хотя я не знал этого, для живущих на Земле продолжался двенадцать тысяч лет.
Смерть никогда не появлялась в доме моей души. Все, кто до этого окружал меня здесь, — и бессмертные реальные души людей, и их образы, созданные моим воображением, — исчезли. Они не умерли, нет, а просто исчезли для меня из вида, когда я усвоил их значение. Они исчезли потому, что весь опыт предыдущего воплощения уже выкристаллизовался в чертах моего характера, и теперь я был готов к новой земной жизни. Я мог осознать изменения только в себе, но не в других. Для меня вновь пришла пора действовать. Я спал и в этом сне умер для пассивной райской жизни, чтобы опять пробудиться на Земле — ребенком в колыбели. Я родился, дабы в новой жизни встретить Учителя и, наконец, обрести с его помощью Великий Покой!
ПРИМЕЧАНИЕ: После меня придет тот, кто расскажет тебе больше, чем я, о Великой Глубине Жизни. Жди слов его.
Автор.
Конец первой книги
Комментариев нет:
Отправить комментарий