ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ РОМАН
ФИЛОС
ГРАЖДАНИН ДВУХ ПЛАНЕТ
.JPG)
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
Письмо Филоса — автора этой истории
Необычайное предсказание
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава 1. Атлантида — царица волн
Глава 2. Каифул
Глава 3. Вера есть знание, способное двигать горами
Глава 4. «Axte Incal? axtuce mun»....
Глава 5. Жизнь в Каифуле
Глава 6. Ничто прекрасное не исчезает
Глава 7. О воздержании
Глава 8. Суровое пророчество
Глава 9. Исцеление преступников
Глава 10. Осуществление
Глава 11. Рассказ салдийки
Глава 12. Неожиданное предложение
Глава 13. Язык души
Глава 14. Усыновление Цельма
Глава 15. Отступничество матери
Глава 16. Путешествие в Суэрн
Глава 17. Рей ни инкал — прах к праху
Глава 18. Большое путешествие
Глава 19. Решение проблемы
Глава 20. Двуличие
Глава 21. Ошибка жизни
Глава 22. Цельм делает предложение
Глава 23. Свидетель перед преступником
Глава 24. Девачан
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 1. Встреча с Куонгом
Глава 2. Душа в опасности
Глава 3. «Итак, не заботьтесь о завтрашнем дне...»
Глава 4. Воздаяние по заслугам
Глава 5. Человеческая жизнь на Венере
Глава 6. Уклончивый ответ
Глава 7. «Пустыня под твоими ногами»
Глава 8. Древние Учителя — ученики Бога
Глава 9. Да пребудут в мире внемлющие
Глава 10. Возвращение через годы
Глава 11. Текст из Евангелия от Матфея, гл. 4
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава 1. Что посеешь, то и пожнешь. Осознание
Глава 2. Иов —38:7
Глава 3. «Красавицы младые, пророки прошлого седые — все упокоились
в единой величественной гробнице»
Глава 4. Падение Атлантиды
Глава 5. Человек жесток к человеку
Глава 6. Почему погибла Атлантида
Глава 7. Преображение
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Великий Замковый Камень
ПРЕДИСЛОВИЕ
С разрешения Автора, чье письмо, адресованное ко мне, следует за этим предисловием, и с целью удовлетворить, насколько мне удастся, естественное любопытство всякого искренне стремящегося ума, мне хотелось бы кратко изложить основные факты, касающиеся всего изложенного в этой, даже для меня самого, удивительной книге.
Я — единственный сын доктора Оливера и миссис Оливер, с давних пор живущих в Калифорнии. Родился я в Вашингтоне, округ Колумбия, в 1866 году, а два года спустя переехал вместе с родителями в Калифорнию. До принятия мною решения написать эту книгу в 1884 году мое образование было относительно ограниченным и практически не касалось предметов, изложенных в ней.
Мой отец, известный врач, умер два года назад, мать пережила его. Оба они ежедневно были свидетелями большинства обстоятельств и фактов моей жизни во время написания этой книги. Но далее этого дело не пошло, я не собираюсь приписывать ни им, ни себе этот труд. Моя задача ограничивалась тем, чтобы просто записать его.
Я чувствую себя ментально и духовно всего лишь шахматной фигуркой по сравнению с Автором этого труда, затрагивающего глубокие, обширные, запредельные вопросы, представленные на последующих страницах. Я сам читал и изучал написанное с огромным интересом и практической пользой, и как мне кажется, все читатели найдут здесь для себя многое. В то же время я не испытывал чувства естественной гордости, какое мог бы испытывать автор подобной книги, но знал, что это — труд бескорыстной любви, который поможет улучшению устремленного ввысь мира, вечно ищущего большего света, и утолит жажду познания великих тайн жизни и неустанно развивающейся души благодаря Тому, Кто сказал: «Я ЕСМЬ ПУТЬ; СЛЕДУЙ ЗА МНОЙ».
В наше время сомнений, материализма, буйно разросшегося атеизма требуется вся моя отвага, с которой я недвусмысленно заявляю, что книга «Обитатель двух планет» — откровение, и не себя я считаю ее Автором, а того чудесного персонажа, если читателям угодно считать его таковым, адепта, знающего сокровенные тайны Вселенной, которые становятся более понятными после прочтения его повествования. Таковы факты. Книга была дана как откровение мне — мальчику, и такому мальчику, родители которого были прискорбно снисходительны до такой степени, что ему по, большей части, предоставлялось право делать, что угодно. Это не означает, что меня не влекло к учению, но мне недоставало силы воли, прилежания и энергичности. Я не стяжал лавры победителя на стезе учения, и учитель язвительно порицал меня за «вялость и леность». Но когда мне было семнадцать, Филос привлек меня к работе, замыслив сделать орудием передачи своего послания миру, что кажется мне необычайным доверием, ведь я не получил никакого серьезного образования, какое обычно предполагается, не был склонен к религиозности, и единственным похвальным качеством, имевшемся у меня, можно назвать любовь к чудесному, а также свободный от предрассудков ум. На протяжении года мой оккультный наставник обучал меня посредством «мысленной беседы», и мой ум наполнился таким количеством новых мыслей, вдохновленных им, что я, не обращая внимания на свое окружение, работал автоматически, если это можно назвать работой, ничего не изучал, не читал и даже едва слышал тех, кто обращался ко мне. И тогда мой отец решил предотвратить мое «приближающееся безумие», как он сказал, так как я избегал объяснений и ничего не говорил о своих беседах с таинственным наставником, которого сам видел разве что несколько раз. Я подчинился родительским настояниям и рассказал о своей, — а для меня она и была таковой, — божественной тайне. К моему облегчению она не вызвала насмешек, но после того, как я пространно изложил все родителям, они выразили желание тоже услышать таинственного незнакомца. На это он не дал своего согласия, но позволил мне передавать его слова, обращения и рассказы, и вскоре я настолько понаторел в этом, что мог повторять его слова практически с той же скоростью, с какой он говорил. Так сформировался кружок; Филос был нашим учителем, а я, мои родители и У.С.Мэллори (теперь он проживает в Кливленде) — слушателями. Позднее к нам присоединились миссис С.М.Причард и миссис Дж.П.Чер-чиль. Все происходило в городе Иреке (Калифорния) в начале восьмидесятых годов; книга была начата в 1883-84 годах, закончена же в Санта-Барбаре в 1886 году. Так появилась эта рукопись по указанию Автора.
...Чем Автор отличается от обычных смертных и как, с помощью каких оккультных способов он обрел способность давать диктовки — откровения, возможно, станет понятно при внимательном прочтении его замечательной хроники, переданной в этой книге, — его личной истории.
В 1883-84 годах под сенью несущего вдохновение пика горы Шаста Автор начал диктовать мне; любопытно, что прежде всего была продиктована начальная глава второй книги. Другие главы, как предшествующие ей, так и последующие, диктовались с интервалами в недели и даже месяцы, порой по одной или две страницы, а иногда случалось, что за несколько часов я исписывал до восьмидесяти. Мой наставник мог разбудить меня ночью, и я писал при свете лампы, а иногда и в темноте. В 1886 году основная работа, насколько я помню, закончилась. Затем он велел мне отредактировать написанное, сам руководил мною, и эта работа была столь же необычной, как и прежняя. Казалось, он продумал весь роман до того, как начал диктовать, и порядок частей не имел для него значения, главное, чтобы все они были переданы. Если бы я являлся медиумом в том смысле, какой, насколько мне известно, обычно вкладывают в это слово спиритуалисты, письмо было бы автоматическим и мне не пришлось бы облекать его повествование в собственные слова, а в таком случае не понадобилась бы никакая редакторская работа. Но я неизменно осознавал все происходящее, подобно любому стенографисту, с единственным отличием от такого рода секретарей, что не владел стенографией... Работа пересматривалась дважды, дважды он велел мне перечесть рукопись, написанную весьма своеобразно: как я уже упоминал, многое было записано в обратном порядке. Диктовка давалась столь странным образом, что порой я практически не представлял себе, о чем идет речь или к чему относится сказанное. Однажды я исписал более ста страниц в обратном порядке, то есть последние предложения стояли в начале текста, и сама диктовка шла в таком быстром темпе и так путано, что я не улавливал никакого смысла. Эту часть рукописи Филос велел мне сжечь, не читая. Я так и сделал, и до нынешнего дня не имею представления о том, что содержалось в тех страницах и почему он захотел их уничтожить. А Филос так и не сказал мне об этом. Моя работа над книгой завершилась в 1886 году, и прежде, чем думать о публикации, я передал ее корректору с целью исправления всех ошибок, которые могли быть допущены мною.
В 1894 году миссис М.Е.Мур из Луисвилля в штате Кентукки перепечатала рукопись на своей машинке, у нее же оставалась одна из копий... С той поры ни одна буква в рукописи не была исправлена. В том же году книга была защищена авторским правом, но вплоть до 1899 года я не получал разрешения публиковать ее, как, впрочем, и не имел такой возможности.
За это время свершились многие открытия в области науки и техники, упомянутые в этой книге. Замечательные достижения атлантов, утраченные на многие тысячелетия вследствие погружения этого континента в океанские воды, стали появляться на свет к вящей пользе человечества, как и предсказал Автор.
Свидетельство тому — недавнее открытие Рентгеном икс-лучей, о чем в 1886 году и помыслить было невозможно, но в книге вы найдете упоминание о них и поймете, что все явления, относящиеся к так называемой Ночной Стороне природы, были известны в те далекие века. Новейшим открытием является и беспроволочный телеграф, который неоднократно упоминается в книге. А теория, касающаяся того, что все явления относятся к Единой Энергии и Единой Субстанции, начинает привлекать сторонников и находит научное признание, а не отвергается как химера или примитивная гипотеза. И это также является существенной задачей книги. Кстати, не более двух лет назад в «Харпер мэгэзин» была напечатана статья, серьезно убеждавшая оказать доверие новым научным веяниям конца XIX века. Это основные примеры реализации того, что было описано в 1886 году в «Обитателе двух планет», наряду с другими предсказаниями о грядущих открытиях, которые Автор называет вновь открываемыми тайнами, погребенными вместе с Атлантидой. Кроме того, он предвещает, что мы — возвращающиеся атланты — оставим позади ее былое величие и что, продвигаясь медленно, но уверенно, превзойдем даже ее величайшие достижения, ибо развивающиеся ум и душа человека совершают восхождение по спирали эволюции.
И я могу сказать всем искренним, хотя, возможно, и скептически настроенным читателям: в книге достаточно доказательств тому, что она была завершена в 1886 году — до открытий, сделанных в более позднее время. Эти доказательства нетрудно найти, дабы убрать паутину, которая иначе может опутать их ум и не позволит им принять написанное за истину.
От способности внимательного читателя воспринять эту книгу как историческую, а не как фантастическую, зависит, удастся ли ему ясно увидеть Путь своей души. Я ожидаю следующей книги, но будет ли она продиктована мне или другому — неизвестно. Если она придет, как обещано, то будет предназначаться для внутреннего взора тех, кто извлечет пользу из настоящей книги и устремится на поиски дальнейшего знания, которое позволит им утвердиться на «узком пути достижения».
Получая диктовки, я всегда осознаю присутствие того, кто назвался Филосом, когда бы он ни пришел ко мне, слышу его и говорю с ним, а порой и вижу, хотя последнее случается редко. Это явления ясновидения и яснослышания. Я слышу и произношу или записываю сказанное, в зависимости от полученных указаний. Зачастую, когда мне является ментальная картина, Филос предоставляет мне описать ее собственными словами. В такие моменты я так же полностью осознаю все происходящее, как и в любое другое время, хотя и ощущаю, будто поднимаюсь к присутствию Учителя, радостно исполняя обязанности его секретаря. Если бы я неизменно и преданно помнил добрые советы, рожденные сердечной заботой и дарованные лично мне моим мудрым другом, и следовал им вместо того, чтобы пренебрегать ими или забывать о них настолько, что они словно исчезают из памяти в его отсутствие, то, несомненно, явил бы собственной жизнью гораздо лучший пример усвоения великих уроков, описанных в этой книге, чем способен явить сейчас.
Я никогда не представлялся ни одному человеку, ми публике как обладатель медиумических или других подобных способностей, никогда не пользовался своим даром по чьей-то просьбе, либо из любви к деньгам. Каковы бы ни были мои таланты или способности в этой области, я пользовался ими только как священным даром. И могу с благодарностью отмстить, что все окружавшие меня в период этой работы люди не пытались ввести меня в искушение поступить иначе, и я неизменно получал от них значительно больше того, чем, как мне кажется, сам был способен отплатить им.
Итак, может возникнуть вопрос: а верю ли я сам написанному? Не колеблясь отвечу: да. Кое-что в этой книге я могу принять только на веру, как и всякий другой читатель, уповая на то, что настанет день, когда, если я сохраню веру, то получу наставления от Духа. Конечно же, у некоторых может возникнуть критическое отношение к этой книге и, следовательно, недоверие к моим словам, как часто бывает с теми, кто предпочитает думать, будто все подобные заявления — всего лишь фантазии автора. Лично я шел к осознанию многих из этих истин пятнадцать лет, в течение которых продолжалась моя связь с Учителем. У меня было много опытов, позволивших мне удостовериться, по меньшей мере, ментально, и в утверждениях Автора, и в том, что крепнет мое абсолютное доверие к нему, кого я глубоко почитаю. Я часто спотыкался, но не сходил с Пути. Разве солнце перестает сиять оттого, что скрыто тучами? Не стоит ли нам следовать по Пути, невзирая на личности, а ориентируясь на Дух, когда мы читаем книгу Филоса?
Ф. С. Оливер
ПИСЬМО ФИЛОСА - АВТОРА ЭТОЙ ИСТОРИИ
Январь 1986 г.
Сегодня, брат мой, множество людей на этой планете пробудилось к пониманию того, что их знаний о жизни — Великой Тайне — недостаточно для удовлетворения нужд души. Так возникла школа прогрессивной мысли, члены которой, коим не ведомы сокровенные истины, уже знают о своем невежестве и просят о свете. Я никого не обманываю, когда говорю, что я, будучи учеником теохристиан и посвященным в оккультные науки, отношусь к тому разряду людей, которые знают и могут разъяснить эти тайны. Я совместно с другими христианскими адептами оказываю влияние на вдохновенных писателей и ораторов благодаря способности осуществлять контроль за их более подготовленными, а, следовательно, более сильными умами, которым этого крайне недостает. Итак, когда люди просят хлеба, наши посредники приносят его. Кто же они, эти посредники? Все они — мужчины и женщины, в церкви или вне ее, свидетельствующие о Боге-Отце, Сыне-Человеке и Братском союзе Иисуса со всеми душами, независимо от их вероисповедания и церковной принадлежности. Поскольку они — наши писатели и проповедники трудятся ради блага человека, добро придет и к ним, как хлеб по водам. Так и должно быть, что проводники передовой мысли получают достойную награду. Так и есть. Но здесь возникает новая проблема. Почуяв потребность человечества в увеличении света, в раскрытии истины и видя, как велика награда, появляются подражатели, не несущие ни света вдохновения, ни малейшего представления об истине и законах Вечного. Что же они делают? Смотрите же! Эти люди пишут подражательным пером, стремясь найти не золото истины, а лишь дешевый металл алчного эгоизма. Они макают перо в чернила более или менее захватывающей сенсационности, загрязненной аморальностью и ложью, и рисуют картину в чадящем свете похоти и разложения. Подобные книги не посвящены возвышенной цели — нести вдохновение читателю, они говорят о низменных аспектах жизни, и создатели таких произведений, не исдая о неумолимой расплате за грехи, не дают своим героям искупить их. И когда завороженный прекрасными словесами читатель добирается до конца повествования, оказывается, что в ответ на мольбу о хлебе бесконечности его душа получила даже не камень, а пригоршню грязи! Подобные произведения не служат благой цели, не обучают истинным законам и философии жизни, они увлекают вниз, а не возвышают. Те, кто пишет подобное, должны будут нести расплату, они сами произнесут свой приговор и сами приведут его в исполнение, выйдя в открытое море души, где их собственный дух будет безжалостен к преступлениям души. Могут быть и подражатели другого рода, загоревшиеся истинным стремлением творить добро, они станут имитировать интуитивный дар. И как бы незначительна ни была их работа, если они стремились к добру, Всевышний, подводя итог, рассудит, что целью их было добро, а не зло. Но пусть берегутся те, кто ради денег или иной выгоды испытывает искушение подать душам людским камень или грязь!
А теперь, брат мой, мне хотелось бы коснуться другого вопроса. Читатели моей книги о двух планетах могут призадуматься над описанием греха принцессы Лоликс и Цельма, по закону племянника императора Уоллуна. Они могут сказать, что упоминание об этой, хотя и распространенной, жизненной ситуации неуместно в книге, нацеленной на высокую мораль. Но мне хотелось бы задать вопрос тем, кто читал произведение: так ли это? Разве не позволительно говорить об этом прискорбном, но распространенном преступлении, если писатель может использовать его как пример нарушения закона и представить действие закона бездумному миру так наглядно, что мужчины и женщины устрашатся нарушать его из боязни расплаты, от которой не уйти? Мне думается, что не оправдано замалчивать подобное при сложившихся обстоятельствах. Я далек от преувеличения значения расплаты за грехи, ведь читателю не показана вся картина искупления. Я знаю, о чем говорю, ибо это, брат мой, история моей собственной жизни, и словами невозможно описать неимоверные страдания, испытанные мною, когда пришло неумолимое возмездие! Если хотя бы одна душа спасется от подобной беды, от похожего или такого же греха, от меньшего или от большего, лучшего мне и не надо. Я стремился разъяснить великую тайну жизни, проиллюстрировав ее эпизодом из моей собственной истории, который растянулся на годы, сложившиеся во многие тысячелетия, — тем и ценна моя книга. И мне нечего ни отнять, ни прибавить. Да пребудет мир с вами.
Филос
Дополнение.
Я чувствую себя поистине обязанным многим замечательным писателям за цитаты, которые использовал, не ссылаясь на источники. Не могу обратиться с благодарностью к каждому из них, посему делаю это обобщенно. И мир должен выразить свою признательность не славословием, а приведением своей жизни в сообразив с благородными принципами, воспетыми в их поэзии и прозе, что предназначены человечеству как законное наследие на все века. И как они помогают миру, так помогли и мне в моей работе. Надеюсь, что отплатил за эту помощь, оказав, в свою очередь, помощь другим.
Искренне ваш Филос.
НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ
Мне предоставляется возможность сообщить вам дополнительную информацию, данную Автором.
Предмет этот не затрагивался Филосом в книге, но он не наказывал мне держать его в тайне, и я испытываю настоятельное желание сообщить все людям. Он сказал мне об этом, когда я в 1886 году проводил лето в Рено (штат Невада). В то время я описал это в коротком рассказе, на котором проставлена дата, а, кроме того, он был прочитан одной девушке, моей приятельнице мисс С. Этот факт она может подтвердить, так как частично текст был записан в ее присутствии, обсуждался ею, ее сестрой и матерью и, наконец, был переписан набело на бумаге, купленной ради этой цели в магазине ее отца.
Филос сообщил мне, что в течение пятидесяти лет ученые Земли откроют и используют силу электричества в телескопах. Как это должно произойти, он не сказал, хотя и сообщил достаточно деталей, чтобы тот, кто знаком с предметом, смог понять и успешно разработать идею. Филос поведал, что электрические токи, не отмеченные вибрациями, подобными тем, какие производят звук, тепло и свет, не встречая сопротивления, станут дополнением к световым вибрациям, составляющим образ, наблюдаемый в телескоп. Это будет достигнуто посредством известных всем так называемых химических элементов, чьи непознанные высшие силы остаются нераскрытыми.
Мне было сказано, что результат превзойдет все земные мечты. Таким образом, говорил Филос, солнца и звезды, настолько удаленные от нас, что видятся как тусклые пятна даже в самые мощные современные телескопы, в этот электротелескоп, благодаря достаточному увеличению электросветовых волн, будут видны отчетливо и станут различимы даже объекты, находящиеся на них.
Далее Филос объяснил, что не включил эту информацию в книгу, поскольку Атлантиде она была неизвестна, несмотря на все замечательное развитие этого континента. Значит, это будет не старое открытие, сделанное заново, но новый шаг человечества Земли. Так не оправдаются веками чтимые слова Соломона, хотя бы в отношении нашей планеты.
С почтением
Секретарь Фредерик С. Оливер
Лос-Анджелес
11 октября 1899 года
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава I
АТЛАНТИДА - ЦАРИЦА ВОЛН
Никогда не говорите: «Я не знаю этого, и, следовательно, это ложь». Необходимо учиться, чтобы знать; знать, чтобы понимать; понимать, чтобы судить.
Апофегм из Народы.
Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам.
У. Шекспир, «Гамлет».
«Почему бы и нет? — спрашивал я себя, стоя среди снегов на вершине горы. — Разве я не атлант, не сын Посейдонии? Разве не стало это имя синонимом свободы, чести и силы? И разве моя родная страна не величайшая под солнцем? Так почему бы не попытаться стать одним из самых выдающихся людей в моей гордой стране — царице моря и всего мира? Другие народы подражают нам, воздают почести и платят торговую дань. Поистине, править Посейдони-ей — значит господствовать над миром». Я вскинул к небу руки и воскликнул: «Клянусь, что сделаю все, чтобы добиться этого! Клянусь, что вся жизнь моя будет чиста и праведна! Клянусь, что никогда не сверну с пути чести! И ты, бледная, холодная луна, и вы, сверкающие небесные алмазы, будьте свидетелями моей решимости!»
Вот какую клятву принес я той ночью, стоя один на открытой всем ветрам вершине, взметнувшейся так высоко, что окружающие ее пики, громадные сами по себе, казались карликами. С одной стороны подо мной простиралось бескрайнее море, с другой — долина, уходившая на запад, на две тысячи миль до Каифула, царственного города. Там, далеко внизу было лето, а здесь — чертог Властелина бурь. Вокруг лежали вечные снега, ледяной воздух обжигал кожу. Но что мне было до них? Целиком захваченный идеей добиться власти в моей стране, я не замечал холода. Много препятствий предстояло мне преодолеть для исполнения своего замысла. Ведь кем я был тогда? Сыном простого горца, бедным юношей без отца, но — хвала Паркам! — не без матери. При мысли о ней мои глаза увлажнились. Воспоминания о лишениях, которые она испытала, печалили меня, но они же придавали еще больше решимости действовать и добиться славы и могущества.
Атлантида, или Посейдония, была империей, чьи подданные пользовались свободой, которую допускало монархическое законодательство. Общий закон престолонаследия давал каждому возможность продвижения по службе. Даже сам император избирался, как и его министры — принцы империи, входившие в Совет Девяноста, чьи должности были аналогичны сенаторским портфелям нынешней Американской Республики, истинной преемницы Атлантиды. Если умирал император или любой из членов Совета, начиналась предвыборная кампания.
Избирательным правом обладали люди обоего пола из двух социальных групп, к которым принадлежала большая часть населения страны. Основополагающим принципом политического устройства Посейдонии можно было бы назвать следующий: избиратели оцениваются в зависимости от своего образовательного уровня, при этом пол не имеет никакого значения. Две эти основные социальные ветви назывались «ин-кала» и «ксиоква», то есть духовенство и ученые. Мои читатели спросят: как же можно говорить о возможности, открытой любому подданному в системе, которая лишала избирательных прав ремесленников, торговцев и военных?
Дело в том, что каждый человек мог поступить либо в высшую Школу наук — Ксиоквифлон, либо в высшую Школу священников — Инкалифлон, или в обе сразу. Национальность, цвет кожи и пол во внимание не принимались. От поступающего требовалось лишь, чтобы он был не моложе шестнадцати лет и имел хорошее образование, полученное в обычных школах или в учебных заведениях столичных городов штатов Посейдонии — в Нумее, Терне, Идозе, Коро-зе. Или хотя бы в низшей школе Марцея — главного центра ремесленного искусства Атла.
В Ксиоквифлоне обучались семь лет. Год в наше время делился не на двенадцать, а на одиннадцать месяцев. Десять из них, разделенные на два семестра с экзаменами в конце, посвящались активной работе и один месяц — отдыху, по две недели после каждой сессии. Мы понимали, что у людей разные умственные способности, поэтому обучение было совершенно свободным, каждый мог выбрать столько предметов, сколько хотел. Но существовало обязательное правило: только обладатели дипломов первой степени могли стать кандидатами даже на самую скромную официальную должность. Такие дипломы свидетельствовали о высоком качестве приобретенных знаний, круг которых слишком обширен, чтобы перечислять их здесь.
Дипломы второй степени не давали политических прав, за исключением права голоса, однако, образование было бесплатным для тех, кто не стремился стать должностным лицом. Желавшие получить лишь ограниченное образование с целью усовершенствования в какой-либо отрасли (например, шахтер, обучающийся минералогии, фермер — сельскому хозяйству, садовник-любитель — ботанике) не имели голоса в правительстве. Хотя число этих лишенных честолюбия людей было не так уж мало, стимул обретения политических прав был настолько велик, что среди взрослого населения не находилось больше одного человека из дюжины, не имевшего хотя бы диплома второй степени, а треть имела высшие дипломы. Поэтому избиратели не испытывали недостатка в кандидатах для заполнения всех выборных должностей вплоть до самого правительства.
Программа Инкалифлона — высшей Школы священников включала, в дополнение к предметам, преподаваемым в Ксиоквифлоне, обучение владению оккультными силами, а также антропологию и социологию. В результате его выпускники с ученой степенью легко решали любую задачу или проблему, с которой люди, обладавшие меньшими познаниями и опытом, часто не справлялись. Инкалифлон действительно был самым высшим, дававшим наиболее полное образование учебным заведением из всех, известных тогда, как, впрочем, (простите мне то, что может показаться вам тщеславием атлантов, но на самом деле таковым не является) известных и ныне, а может быть, и в грядущие века. Студентов Инкалифлона отличали чрезвычайное усердие и решительная воля, так как без этих качеств просто невозможно было получить выпускной диплом. И немногие находили жизнь достаточно долгой, чтобы потратить на это годы, может быть, лишь один из пятисот, с честью закончивших Ксиоквифлон, не уступавший современному Корнуэльскому университету.
Итак, стоя на вершине среди вечных снегов, я обдумывал ожидающие меня трудности. Сначала нужно было получить титул ксиоквы. А для этого, кроме ревностного учения, потребуются немалые денежные средства, чтобы покрыть расходы и поддерживать непоколебимую устремленность к цели. Откуда их взять? Во мне жила вера, что страждущим помогают боги. И если я, юноша, не достигший еще семнадцати, живший с матерью, которая искала во мне опору и поддержку, не имевший ничего, кроме врожденных энергии и воли, не мог считаться страждущим, то кто же им был? Мне казалось, что у меня есть все основания рассчитывать на помощь богов.
Заря была уже близко; и я стал взбираться на самый высокий скальный гребень, чтобы приветствовать Инкала* (Солнце), когда он победит Наваз** (ночь). Он — Повелитель всех проявленных знаков великого и единственно истинного Бога, чье имя Он носит и чьим щитом является, должен отнестись к моей молитве благосклонно! Он должен увидеть, что молящая юность не щадит сил, вознося Ему хвалу. Ведь именно для этого я взбирался вверх по опасной круче, один, среди пустоты, под звездным куполом небес.
«Есть ли вера, более славная, чем вера моего народа? Разве все посейдонцы не поклоняются Великому Богу, единому истинному Божеству, символ которого — ясное солнце? Не может быть ничего более священного и святого», — так думал я — мальчик, чей созревающий ум впитал действительно вдохновляющую экзотерическую религию, еще не знавший ничего иного, более глубокого и более утонченного. (Да он и не должен был знать об этом во времена Атла.) И едва первый луч света пробился сквозь темноту ночной бездны, я пал ниц на снежной вершине и оставался так до тех пор, пока Бог — Солнце не одержал победу, поднявшись над миром во всей своей славе. Тогда, встав на ноги и отдав последний почтительный поклон, я стал спускаться вниз по опасному склону изо льда и снега, по голой скале, острыми зубьями рвущей ледяной покров, — спускаться с одного из высочайших в мире пиков, чей гребень возносился на тринадцать тысяч футов над уровнем моря.
Целых два дня все мои силы были направлены на то, чтобы достичь этой холодной вершины и принести себя — живую жертву — на ее величественный алтарь для прославления моего Бога. Хотел бы я знать теперь, услышал ли, заметил ли Он меня? Если да, то проявил ли интерес и пошлет ли на помощь Своего наместника — бога горы? Не знаю почему, но именно на него я возлагал свои надежды, от него ждал то ли какого-то знака, то ли...
Но что это поблескивает в скале под ударами моего альпенштока?.. Боже мой, это же золото!.. Да, желтое, драгоценное золото! «О, Инкал, — в радости воскликнул я, — слава Тебе за то, что Ты внял мольбам ничтожного просителя так скоро!» Упав на колени в снег и обнажив голову, я вознес горячую хвалу Богу всего сущего, Высочайшему, чей щит изливал сейчас свои лучи на мое богатство, лежавшее здесь. И только потом, вскочив, стал отбивать куски льда и камни, чтобы понять, велико ли подаренное мне сокровище.
Жила оказалась очень толстой. Кварцевая скала дробилась под моими нервными ударами. Куски драгоценного металла откалывались вместе с породой. Я изрезал руки об острые края, в нескольких местах брызнула кровь. Мороз был немалый, и мои кровоточащие пальцы мгновенно примерзали к ледяным камням. Но — не важно! Я снова и снова отдирал их, не замечая боли, восторженно повторяя: «О, Инкал, как велика Твоя доброта к сыну Твоему! Как щедр Твой дар! С этим сокровищем я быстро осуществлю свое желание, и сердце мое не истомится в напрасной надежде. Благодарю Тебя! Благодарю!» Наконец, наполнив широкие карманы самыми драгоценными и крупными кусками золотого кварца из тех, которые удалось оторвать, и пометив место, чтобы позже без затруднений найти его, я с легким сердцем, но тяжело нагруженный, двинулся вниз, домой.
Меньше чем в двух милях от основания горного пика с найденным сокровищем, обегая равнины Каифалиана, вилась императорская дорога, через сотни миль приводившая к великому океану. Стоило только достичь ее, и пятая часть пути — самая утомительная — осталась бы позади. Но, чтобы читатель хоть отдаленно представил себе опасности, подстерегавшие любого на этой горе, я скажу, что последние пять тысяч футов подъема можно было преодолеть одним-единственным способом. Сначала приходилось карабкаться по узкому карнизу — выступу, где с трудом удавалось удерживать равновесие. Примерно через тысячу футов он заканчивался небольшой пещерой, в дальнем конце которой начиналась извилистая, со множеством поворотов трещина — туннель, по которому можно было только ползти. Причем вначале он резко уходил вниз, только потом поднимался примерно под углом 40 градусов, а кое-где и круче. В конце, правда, туннель расширялся так, что можно было достаточно долго идти почти в полный рост. Это, мой читатель, и был единственный путь к вершине самой высокой горы Посейдонии, или Атлантиды, как ты называешь наш остров-континент.
Несомненно, когда-то этот ход проложила извергавшаяся лава, хотя теперь вода изъела все до такой степени, что сама мысль о его вулканическом происхождении просто не приходила в голову. Вверху проход заканчивался широкой пещерой, видимо, являвшейся жерлом древнего вулкана. Был тут и еще один туннель. Тот, кто рискнул бы пойти по нему, опускавшемуся все ниже и ниже, в самые недра горы, в конце концов, оказался бы на краю огромной пропасти, не имевшей видимой стороны кроме той, на которой он стоял. Дальше двигаться могли лишь крылатые существа, например, летучие мыши, но на такой глубине не было даже их.
Ни малейшего звука не исходило из той жуткой бездны. Свет факела выхватывал лишь маленькое пространство из моря кромешной тьмы. Однако мне здесь было ничуть не страшно, я ощущал скорее некоторое очарование. Хотя другие тоже могли знать об этом месте, у меня еще не было спутника, столь безрассудно смелого, чтобы встать рядом со мной на краю пропасти. Я же, побуждаемый любопытством, был там трижды. И в последний раз, пытаясь найти спуск, едва не погиб, когда внезапно базальтовый валун, на котором я стоял, сорвался вниз. Грохот от его падения эхо разносило довольно долго. Мой факел упал вместе с ним, и там, далеко в глубине, подобно огненным мухам, вспыхивали искры всякий раз, когда он ударялся о выступы скал. Я остался в непроницаемой тьме, ослабев от мысли об опасности, грозящей мне на обратном пути наверх. Но — слава Инкалу! — выбрался. Однако, с того момента больше не стремился исследовать таинственную бездну. Короче говоря, я хорошо знал эти места и уже не раз проходил прямо там, где сегодня счастливый удар альпенштока обнажил золотую жилу, но не видел сокровища, пока не попросил о помощи Инка-ла. Странно ли то, что теперь я более прежнего был убежден в истинности веры моего народа?
Итак, спустившись с заснеженной макушки горы, я вошел в пещеру. В воздухе здесь стоял запах серных испарений, зато было намного теплее, чем снаружи. Пройдя некоторое расстояние, я присел передохнуть и принять решение — продолжать ли дорогу домой или вернуться назад и взять еще часть сокровищ. Мне ведь не было известно, скоро ли я смогу вновь подняться сюда и хватит ли того золота, что лежало в моих карманах, на первое время. В конце концов, я встал, развернулся и пошел обратно. И в полдень снова стоял у своего клада.
Не потребовалось много времени, чтобы набить уже отколотыми прежде кусками золотоносного кварца небольшой мешок, и сделав это, я снова двинулся вниз. На этот раз спуск показался мне довольно тяжким — сказывалась усталость. Хотелось отдохнуть, но я позволил себе расслабиться, лишь когда уже почти миновал пещеру. Выбрав достаточно удобную площадку, я присел, точнее, прилег, съел горсть фиников, выпил талой воды из своей фляги и, совершенно разомлев от теплого воздуха, растянулся, чтобы немного поспать.
Не знаю, сколько я проспал, но пробуждение было ужасным! В первое мгновение мне показалось, что вокруг почему-то с грохотом начал взрываться сам воздух, ставший вдруг горячим, почти обжигающим. Запахло едким, удушливым дымом. С каждой секундой нарастал рев, перемежавшийся странными стонами и оглушительными выстрелами. Гора то и дело нервно вздрагивала. Но страшнее всего было багровое зарево, освещавшее теперь огромную пещеру так ярко, что я видел ее всю. Меня сковал ужас. Какое-то время я смотрел, как в феерической пляске сменяют друг друга алые, зеленые, голубые сполохи, ощущал нарастающий жар, понимал, что древний вулкан проснулся, что это — извержение, адское дыхание бездны, которая однажды уже чуть не поглотила меня, но не имел сил даже пошевелиться. Лишь когда из зева того прохода, что вел к пропасти, показалась струя расплавленной лавы, мой приступ столбняка вмиг прошел.
Стремительно вскочив, я схватил мешок с драгоценным металлом и ринулся по туннелю с безумной скоростью, не думая о том, что в любую следующую секунду могу быть просто раздавлен, как мошка. Решимость спастись во что бы то ни стало и твердая вера в небесную помощь принесли определенное спокойствие. Ко мне вернулось присутствие духа, побуждавшее не бросать сокровище, хотя его тяжесть изрядно мешала бежать. Домчавшись до места, где туннель превращался в щель, по которой можно было двигаться лишь ползком, я снял с пояса длинный кожаный ремень и привязал к мешку, чтобы его легче было тащить. Никогда еще этот извилистый лаз не казался мне таким низким, как в тот момент! Настойчиво отгоняя мысли о надвигавшейся опасности, я твердил себе, что ничего плохого не случится, что у меня еще есть время, и полз, полз в кромешной тьме, тащил за собой мешок с золотом, обдирая руки, локти, колени, но не замечая этого. И, наконец, самый трудный, как мне думалось, участок пути остался позади, я выбрался-таки наружу, сохранив большую часть из двух партий драгоценного металла.
Прежде чем двинуться дальше, вдоль гребня скалистой гряды, я бросил взгляд на то место, откуда только что вышел. И в это мгновение земля вздрогнула так, что мне не удалось устоять на ногах. Из небольшой пещеры, которой заканчивался лаз, вырвались клубы дыма, а за ними показалась алая лава. Огненный поток ринулся вниз, и в сгущавшихся закатных сумерках моим глазам открылось великолепное зрелище. Но любоваться им не было времени. Спрятав свой мешок с золотом и большую часть того, что было в моих карманах, в самом надежном месте, какое только смог выбрать, — высоко над дном теснины, по которой должна была течь лава, — я бросился бежать вдоль гребня. Лишь оказавшись на безопасном расстоянии, остановился, чтобы передохнуть и посмотреть на огненный поток, стремительно заполнявший теснину справа от меня.
«В конце концов, — думал я, — в моих карманах еще осталось немало золотой породы. В ней золота явно больше, чем кварца. Даже если и не удастся потом взять то, что спрятал здесь, у меня все же останется целое состояние. А потому — слава Инкалу!» Увы, я был слишком неопытен, чтобы понять, что эти примерно двадцать фунтов золотого кварца не смогут покрыть и малой части расходов за семь лет обучения, причем в столице страны, где жизнь дороже, чем в любом другом месте. За всю свою жизнь я еще ни разу не видел такого богатства, а потому был счастлив.
Вера в ведущую руку Провидения необходима всем без исключения. Разница лишь в том, что людям с малыми знаниями и жизненным опытом ближе Бог, олицетворенный в какой-либо форме, например, в каменных или деревянных идолах; те же, кто обладает более широкими познаниями и осознает безграничность жизни, признают Бога, чья сила бесконечна. Но не так уж важно, каким человек представляет себе Бога, которому поклоняется, — Высшим Духом-андрогином или как-то иначе, — ибо те Существа, что управляют течением событий, выполняя кармический закон Предвечного, видят веру в сердцах смертных и не позволяют этому закону быть беспощадно суровым, не смягченным милосердием. Ведь если разрешить иссушающим силам уныния и отчаяния губить эту веру, то под вопросом окажется само существование человеческой добродетели, а такая катастрофа несовместима с Богом, следовательно, по закону недопустима.
То же и с верой атлантов в Инкала. Для моего народа Инкал, символом которого являлся сияющий диск солнца, был чисто духовным представлением. Но что из того, что он существовал лишь в умах его почитателей (разумеется, рядом с Вечной Первопричиной, неоспоримой для любого здравого рассудка)? Наша религия воспитывала высокую нравственность, питала веру, надежду и любовь. В сердцах посейдон-цев обитала твердая вера в Духа Жизни, Отца всего Сущего, и этого было достаточно, чтобы люди соблюдали принципы, считавшиеся наиболее угодными Ему.
Конечно же, ангелы Высшего Несотворенного Бога — всегда помогающие детям Отца и возглашающие: «Да воздастся вам по вере вашей!» — видели во мне желание возвыситься над другими, но наказан я был за это лишь страхом, ничего более плохого со мной пока не случилось. Я бежал все дальше и дальше так быстро, как позволяла тропа, и возносил хвалу Инкалу. По Божьему милосердию мне, наверное, и не нужно было тогда знать, сколь ничтожно сокровище в моих карманах, так как иначе пришлось бы удалять жало разочарования, искать новый, более обильный источник средств.
Несколько миль пути пролегли по острому гребню. Во многих местах рядом с тропой зияли глубокие провалы. Они были так близко, что мне приходилось помогать себе руками. Иногда скалы теснили тропу, и она превращалась в узкую щель. Я благодарил Инкала за то, что, пока был в такой опасности, бог горы не заставил землю содрогнуться в мучительной судороге. Еще через три мили пришлось идти по карнизу, нависшему над ужасной пропастью, в конце которого прямо передо мной выросла скальная стена. Лишь пылающая гора освещала теперь мой путь. И вот, когда я осторожно попытался спуститься по базальтовому краю обрыва, мощный толчок швырнул меня на колени, едва не сбросив вниз. Мгновение спустя весь воздух наполнился нарастающим гулом. В ужасе я оглянулся назад. Огромный столб пламени вырвался в небо из жерла вулкана. Он взметнул вверх камни, такие огромные, что их было видно даже отсюда.
Ниже обрыва, над которым я находился, раздавался страшный скрежет; земля содрогалась, удар следовал за ударом. В отчаянии я изо все сил держался за камни. Там, впереди раньше бежала долина, огибавшая другие гребни и отроги пика. Еще недавно все они были на месте, теперь же их смело. Я не мог оторвать взгляда от этой сцены ужасающего хаоса, ясно видного в свете извергавшегося вулкана. Целые глыбы пришли в движение, со страшным грохотом они вздымались вверх и обрушивались вниз, как океанские волны, — настоящий кромешный ад! А с неба густым бесконечным дождем сыпался вулканический пепел, траурным саваном закрывая этот, казалось, гибнущий мир.
Наконец, дикий рев и сотрясения стали утихать, лишь продолжала пылать извергающаяся лава, да иногда, будто в родовых схватках, земля отверзала свое лоно, как врата в преисподнюю. Я лежал на уступе, ослабевший и больной. Постепенно поток лавы прекратился, свет погас. Наконец, все наполнилось смертным покоем, лишь серый пепел беззвучно падал вниз, покрывая израненную землю. Воцарилась тьма. Должно быть, на какое-то время я потерял сознание. Когда же очнулся, почувствовал острую пульсирующую боль в голове: на макушке была рана, из которой сочилась кровь. Я сел, пошарил вокруг себя и нашел острый камень, который, видимо, упав сверху, ударил меня — хвала богам! — не слишком сильно. Чаря только занималась, и, обессилевший от боли, голода и холода, я снова лег в ожидании рассвета.
Восходящий Инкал открыл взору картину, совершенно отличную от той, что я видел вчера. Половину гордого пика просто смело, ее поглотила таинственная утроба. Ближе ко мне, там, где раньше высились гребни скал, лежало теперь большое озеро с дымящейся водой. Берега его были устланы мягким пеплом и окутаны облаками пара. В холодном воздухе пар конденсировался, превращаясь в редкий моросящий дождь — поминальный плач земли! Стояла жутковатая тишина. Тот уступ, на котором я лежал, почти избежал разрушения, но тропа, по которой я обычно поднимался на вершину, окончательно пропала. Огромная глыба весом, наверное, в тысячи тонн, сползая в пропасть, снесла ее. Пришлось искать другой путь.
Карабкаясь в тусклом свете, я добрался до сохранившейся части гребня, точнее, до оставшихся от него двух острых зубцов, под которыми дымилось горячее озеро. Лезть поверху было очень опасно. Но в скале оказалась сквозная трещина, равномерно широкая, будто кто-то специально разорвал каменную преграду сверху донизу. Я полез в нее, не думая о том, что в любой момент новая судорога вулкана может закрыть расщелину и раздавить меня, как в тисках. Вернее, мысль эта мелькнула в голове, но, будучи настоящим посейдонцем, я отбросил страх, веря в покровительство Инкала, чья воля, какой бы она ни была, для меня всегда благо.
То тут, то там израненная скала открывала моим глазам кварцевые жилы в порфиритовой оболочке, идущие пластами в толще гранита. От одной мысли о том, что первым созерцаю девственно-первозданную скалу, которую никому еще от сотворения мира не дано было увидеть, я пришел в восторг. И тут заметил нечто, заставившее сердце подпрыгнуть от радости: прямо рядом со мной находилась жила, буквально усыпанная золотыми самородками! В ней была и серебряная руда. Пластичность драгоценных металлов проявилась совершенно необычным образом: золото и серебро просто вытянуло с растрескавшейся поверхности в нити, длина которых в некоторых случаях достигала нескольких дюймов. Я забыл о слабости, о голоде, о боли в голове и измученных мышцах и запел гимн благодарения Богу. Разрушен высокий пик, пропала единственная дорога, ведшая к месту, где я оставил свое сокровище, но здесь оказалось еще большее богатство! Оно было ближе к дому и добраться до него было легче!
Однако, радостное возбуждение оказалось непосильным напряжением для моих нервов; и без того уже ослабевший, я потерял сознание. Но юность гибка, и организм тех, чье сердце не знает греха, наделен чудесной способностью к восстановлению. Вскоре я пришел в себя, и у меня хватило ума для того, чтобы не задерживаться здесь, а продолжить путь домой, веря, что мой инстинкт горца будет безошибочным проводником, когда решу вернуться сюда вновь.
Дома я все рассказал матери. «Один ты не сможешь обработать это месторождение, — сказала она. — Возьми помощников, которым доверяешь, отдавай им в качестве вознаграждения честную долю сокровища». С этим нельзя было не согласиться. Я быстро нашел необходимую помощь. Двое знакомых вошли со мной в долю, условившись, что мне будет причитаться треть от вырученной суммы, а от меня не потребуется больше никакого труда. Хотя и не без некоторых колебаний, оба согласились с требованием, что право собственности на все месторождение должно принадлежать исключительно мне и что никакая часть этой собственности не может быть передана кому-либо еще. Я подготовил такой документ и заставил их поставить под ним самые нерушимые подписи, какие только возможны в Посейдонии, — подписи собственной кровью. Мы все трое проделали это.
Настоять на стольких формальностях меня побудило настойчивое подозрение, что эти люди захотят объявить, будто они сами нашли сокровище и я, следовательно, не имею на него никаких прав. Позже выяснилось: именно так оно и было. Я полагал, что условие контракта, объявляющее все месторождение неотъемлемой собственностью Цельма Нуминоса, — достаточное препятствие для умышленного грабежа. В соглашении не указывалось конкретного имени пер-иооткрывателя, но безоговорочно утверждалось, что обладатель этого имени будет по праву носить титул собственника. Ведь кто бы ни был первым, фактический владелец — я. Так тогда казалось моему невежеству.
Мои же партнеры не были столь глупы. Они знали, что наш контракт недействителен, так как составлен в нарушение закона. И пришел день, когда я тоже об этом узнал. Дело в том, что по законам Посейдонии любое месторождение облагалось данью в пользу империи; месторождение же, разрабатываемое без официального уведомления об этом и без выплаты положенного налога, подлежало конфискации. Если бы не алчность моих партнеров, заставившая их сохранять все соглашение в тайне, и не их работа на месторождении в течение того года, делавшая обоих соучастниками преступления, они бы давно уже стали официально признанными собственниками, просто передав информацию о моих действиях ближайшему правительственному чиновнику. Но в то время я обо всем этом не знал, а те двое сочли благоразумным молчать по той причине, что не считали важным нарушенный ими закон. Именно поэтому тайна пока оставалась нераскрытой.
Поскольку благосостояние мое возрастало, то следующим по порядку делом стал наш переезд из деревни в город, где находилась резиденция Рея.
Комментариев нет:
Отправить комментарий