ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ РОМАН
ФИЛОС
КНИГА ПЕРВАЯ
Глава 12
НЕОЖИДАННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Чтобы попасть в большую оранжерею, полную редкостных цветов, достаточно было сделать несколько шагов. В центре ее бил фонтан, три струи которого почти достигали свода огромного купола. Днем, в сиянии солнечных лучей, проходивших сквозь витражи, составленные из тысяч кусочков разноцветного стекла, струи фонтана рассыпались многоцветьем драгоценных камней. Сейчас же это чудо красоты сверкало под лучами многочисленных электрических лампочек — крохотных подобий солнца, Властелина дня. Кроме живых цветов в оранжерее были сотни стеклянных, сделанных настолько искусно, что лишь при ближайшем рассмотрении или на ощупь можно было определить точно, являются ли они творением Флоры или гениального художника. Эти светящиеся подобия располагались среди естественных собратий на ветвях растений; внизу их было немного, на деревьях, высоко над полом, — больше, и в огромном количестве они венчали карабкающиеся на арки и колонны или свисающие сверху лозы, изливая на этот растительный рай мягкое и ровное свечение, необыкновенно красивое.
— Сядь сюда, поближе ко мне, Цельм, — ласково попросил старый принц, устраиваясь на удобном сидении, замаскированном под поросшие мхом камни. — Видишь ли, я сам не знаю, почему пригласил тебя именно сегодня, почему не подождал еще немного. Конечно, мое поручение... Но ведь, ты понимаешь, есть и более опытные люди... — Он помолчал, словно подбирал слова. — Ты, возможно, слышал, что моя жена родила мне ребенка и что оба они — и жена, и сын — умерли. Слава Инкалу, у меня осталась дочь. Но сын, надежда моей жизни, ушел в На-ваззамин. Увы, таков удел всех смертных. Сын мой... — На глаза астика навернулись слезы, он закрыл лицо руками, но быстро справился с собой. — Цельм, я впервые увидел тебя четыре года назад, когда ты в первый раз говорил с нашим Реем, и был поражен твоим сходством с моим умершим сыном. В тот час ты вошел в мое сердце. Много раз приходил я в Ксиоквифлон, чтобы посмотреть на тебя, когда ты работал в лабораториях. И приглашения посетить этот дворец, которые ты получал по различным случаям, имели лишь одну цель — увидеть тебя. Да, увидеть тебя, сын мой, — прошептал он, нежно погладив меня по голове.
Признаюсь, я ожидал чего угодно, только не подобного откровения. Сердце мое было потрясено, растеряно, тронуто. Я не знал, что сказать. А Менакс продолжал:
— Если мы не виделись несколько дней ни лично, ни по нейму, я приходил ночью к твоему дому и стоял под окном. И был счастлив, слыша твой голос, когда ты разговаривал со своей матерью. Я наблюдал издали и гордился тобой, Цельм, ибо во всем ты походишь на моего сына. Мои дни наполнялись радостью от твоих успехов в учебе и от умения, с которым ты выполнял все поручения. И сейчас я прошу: приди сюда и живи здесь, во дворце. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной в моей старости. Вместе поплывем мы по течению жизни, ты и я. Очевидно, я первым уйду в океан вечности, но и там буду ждать тебя, в той стране снов, где нет ни разлук, ни боли, ни печали. Я не хочу больше разлучаться с тобой, Цельм!
Теперь он прямо смотрел мне в глаза и ждал ответа. И мои искренние чувства вылились в такие слова:
— Я согласен, отец, стать тебе сыном! Знаешь, за годы, прожитые в Каифуле, я часто думал: какими причинами вызвана твоя благосклонность ко мне? Ты ведь всегда был более мягок со мной, чем остальные. Хотя и оставался сдержанным, и сохранял дистанцию, но ровно такую, чтобы те, кого это не касается, ничего не смогли понять. Теперь мне все ясно. Я неизменно смотрел на тебя с уважением, с почтением и благодарен судьбе за нашу встречу. Да, отец, отныне мы вместе, рука об руку пойдем по жизни!
Мы встали и крепко обнялись. Сколько стояли так, не знаю, а когда разомкнули объятия, я увидел Анзими — единственную дочь Менакса. При взгляде на нее, застывшую среди цветущих лоз, служивших отличным обрамлением ее прелестной фигуре, мое сердце затрепетало. Я поймал себя на том, что невольно сравниваю ее с салдийкой, чью историю совсем недавно услышал. Они, видимо, ровесницы, немного младше меня, обе очень красивы, но как же различны по типу женской красоты! Величавую принцессу из далекой Салдии я, как мог, уже представил тебе, читатель. А вот как рассказать об Анзими? Трудно описать человека, к которому испытываешь глубочайшую сердечную склонность, и чем сильнее это чувство, тем сложнее нарисовать портрет. Во всяком случае, так всегда было со мной. Почти все годы, что жил в Каифуле, я любил эту легкую, утонченную, женственную, уже ставшую, несмотря на молодость, наставницей, дочь древнего рода патрициев. Всегда мечтал, хотя бы случайно, пусть даже на расстоянии, увидеть Анзими. И надежда эта делала чудесным каждое посещение дворца Менакса. Верю, друг, что ты поймешь мои чувства и простишь мне неумение описать внешность Анзими.
Когда принц увидел свою дочь, на его лице отразилось легкое замешательство. Наверное, он полагал, что в ксанатифлоне, кроме нас, никого нет. Заметив это, принцесса подошла и, поцеловав отца, сказала ему:
— Прости мне мое вторжение. Я слышала, как ты вошел вместе с этим... этим юношей, но не знала, что вы хотите уединиться, поэтому продолжала сидеть и читать.
— Нет, дитя мое, тебе не нужно извиняться. Я даже рад, что ты здесь. Могу ли я спросить, что ты читаешь? Тебе не следует заниматься слишком упорно, а я подозреваю, что это и есть именно то, что ты называешь чтением.
Светлая улыбка расцвела на ее лице и озарила глаза, когда она ответила:
— От тебя ничего не скроешь. Я действительно занималась. Но конец — делу венец. Ты же сам не раз говорил: «Тот, кто приобретет глубокие знания по медицине, сможет облегчить даже боли предсмертной агонии, а не только излечивать от менее серьезных страданий». Разве это не есть работа во имя Инкала и детей Его, и разве то, что совершено для меньшего из них, не совершено также и для Него?
«Вот две девушки, юные, прекрасные. Но как велика разница между ними! — думал я, слушая принцессу. — Лоликс совсем не знает сострадания к чужому горю, Анзими же — полная ей противоположность...» Некоторое время Менакс молчал, с нежностью глядя на это существо с благородным сердцем — свое дитя. Потом, взяв мои руки и руки Анзими, он соединил их и торжественно произнес:
— Дочь моя, я даю тебе брата, того, кого считаю достойным быть им. Цельм, я даю тебе сестру, более драгоценную, чем прекрасные рубины. Тебе, Инкал, мой Бог, я пою исполненную радости хвалебную песнь за Твое благословение, дарованное мне!
Впервые наши руки соприкоснулись. Боже, какой трепет охватил меня при этом легком касании! Он не утих и тогда, когда они разъединились. Был ли я достоин любви красавицы Анзими? В тот момент мне казалось, что да, ибо пока ни один грех не запятнал моего доброго имени. Если тень греха и омрачила уже эти мои записи, то ему самому еще только суждено было случиться. На мгновение я тогда с беспокойством вспомнил о странном пророчестве, данном мне. Недоброе предчувствие возникло в моем сердце, но тут же и прошло.
Можно сказать, обыкновение анализировать характеры людей и мотивы их поступков было моей второй натурой. Я привык всесторонне рассматривать каждый вопрос, поэтому даже сейчас спрашивал себя: что могло означать последнее событие? Менакс, так решительно попросивший меня стать его сыном, вызывал у меня самое глубокое уважение и любовь. Я дорожил жизнью, но отдал бы ее, если бы она ему потребовалась, и цена не показалась бы мне слишком высокой. Разумеется, для моих честолюбивых желаний такое возвышение должно иметь большое значение: ведь с этого момента я становился законным сыном высокого государственного советника, к тому же по браку являвшегося братом самого Рея!
Но вовсе не это волновало меня сейчас, а мои чувства к обожаемой народом Каифула патрицианке, которая вскоре, как только император Уоллун официально одобрит решение своего брата Менакса, станет мне сестрой, правда, лишь по усыновлению. Так что же мне следовало испытывать — радость или тревогу? Ведь я столько лет мечтал видеть Анзими своей женой! Если бы Инкал в доброте Своей помог мне добиться высокого положения самостоятельно, своими силами, то я был бы вправе просить руки принцессы и рассчитывать на успех. А теперь, когда она предстанет перед миром в качестве моей сестры, могу ли я надеяться осуществить свою мечту?.. В общем, удача грозила обернуться для меня содомским виноградом, горьким на устах*. Но молодости свойствен оптимизм; я сказал себе, что все не так страшно, ведь я буду ей братом названным, а не по крови; к тому же у людей низших классов такие усыновления не были редкостью и не препятствовали вступлению в брак. И солнце снова выглянуло из-за туч.
Нельзя было не отметить изысканную простоту наряда стоявшей передо мной девушки. В этот вечер пышные локоны, свободно ниспадавшие на спину с ее точеной головки, были схвачены золотой заколкой. Тонкую фигуру скрывало длинное, не стесняющее движений платье из легкой однотонной ткани, подкрашенной голубым ровно настолько, чтобы казаться перламутрово-белым. Застежки карминного цвета на плечах указывали на принадлежность той, что носила их, к императорской семье. Драпировку у шеи скрепляла золотая булавка с крупными рубинами, окружавшими жемчужины и изумруды в центре. Все это вместе так подчеркивало цвет лица принцессы, что оно казалась прекрасным розовым бутоном. Впрочем, само платье ничего не добавляло к ее собственной нежной и величавой красоте. Жемчужины были эмблемой ее ранга ксиоквени, изумруд — показателем того, что она еще не имела права политического голоса, рубины же и королевские геммы носили только сам Рей или его ближайшие родственники (покойная сестра Уоллуна была матерью Анзими и женой Менакса).
Посейдония стала великой державой, прежде всего, благодаря превосходной системе образования, которая не признавала разделения людей по признаку пола. Но своим расцветом страна была обязана не только знаниям. Будет справедливым отметить, что ее одаренный народ не достиг бы подобного могущества, не имей Атлантида таких любящих, верных, мудрых женщин — жен, сестер, дочерей и матерей-патриоток, чьи уроки веками соблюдали их дети, закладывавшие и крепившие социальную систему Посейдонии. Именно поэтому у нас, вслед за восхвалением Инкала, воздавали почести женщине. Мы любили своего Рея и своих астиков, уважали их так, как было принято уважать великих правителей во всем мире. Но своих женщин мы почитали еще больше. И Рей, и принцы, и подданные — все с гордостью признавали их священное влияние, сделавшее нашу прекрасную свободную страну одним большим домом. Америка, я люблю тебя так же, как любил Посей-донию. Ты ведь тоже стала такой благодаря Христу и женщине! И благодаря им ты воссияешь в мире, когда настанет счастливый день, который поставит женщину не ниже, не выше, но рядом с мужчиной на скале эзотерического христианского образования, на граните знаний и веры. Построенный на таком фундаменте, Дом Наций выдержит все бури и шторма невежества и не падет. Если же фундамент не будет столь крепок, то ему не устоять. Вот мудрость: мириады змей: свили гнездо в каждом человеке, надо победить их, перестать быть их рабом и стать владыкой! Но, увы, этот Путь узок, и лишь немногие отыщут его.
Комментариев нет:
Отправить комментарий