ЭЗОТЕРИЧЕСКИЙ РОМАН
ФИЛОС
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 6
УКЛОНЧИВЫЙ ОТВЕТ
Можно подумать, что когда история пройдет какую-то новую фазу, теохристианство сможет предложить и новые темы. Но такая мысль неизбежно приведет к разочарованию, ибо оккультная литература исключает даже некоторые потенциальные земные факторы, которые относятся к низшей животной природе и не должны иметь места в человеческой жизни. Зависть, жадность, ненависть не свойственны природе, находящейся в близком родстве с душой любви — Иисусом. Равнодушие, праздность, отчаяние не могут пребывать в душе, которая пристально изучает возможности, подобные тем, что открылись Мол-Лангу — душе столь любящей, что, подобно Иисусу и Гаутаме, она всегда готова отказаться от высшей награды только ради того, чтобы вести за собой меньших братьев.
Вы можете сказать, что любовь, подобная этой, не является животной. Правильно. Я же скажу, что она не является человеческой. Это любовь духовная, та любовь, какая по плечу лишь вступившим на Путь, в чьей душе живет знание о пришествии Духа. Если кто-либо из вас почувствует, что не может отмахнуться, когда карма потребует показать на деле, что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих»* ( * Иоан. 15:13. ), тогда, мой брат или сестра, вы узнаете о рождении Духа внутри вас. Да будете вы тогда благословенны.
Те читатели, кто полагает, будто, рассказывая о вещах столь удивительных, я лишь стараюсь развлечь их на несколько часов, глубоко ошибаются — не в этом моя задача. Моя книга — труд любви, и создана она во имя святой цели. Близится Второе пришествие Христа в мир. Но Он придет не ко всем сразу, не одновременно, а прежде всего к тем человеческим душам, которые будут готовы принять Его в сердце и исполнить дело Его** (** Лук. 21:34-36.). Он уже близок, и если вы откроете душу свою, чтобы принять дух Его, то Христос войдет в нее.
Истинно, никто не может назвать ни дня, ни часа прихода его, однако, я скажу: не ждите его в виде человека или духа извне, но в виде Духа Христа, входящего в ваше собственное существо. Он придет к вам не в человеческом обличье, но как Дух Божественной Любви, если только вы будете готовы сделать Любовь законом своей жизни. И поскольку Христос и Отец — Едины, то, следовательно, и вы, кто слышит и присутствует при сем, будете прославлены
и вскоре подниметесь, оставите этот мир и перейдете в Жизнь. Имеющий уши, чтобы слышать, да услышит. Придет Христос и в Сына Человеческого в тот последний час*. (* Марк. 13:26. )
В том, что я говорю, нет ничего необычного, нереального или сенсационного. Все это исходит от Отца и может привести серьезного слушателя на Путь, указанный Христом. И все имеет прямое отношение к жизни на Геспере — планете Божественной Любви. Надеюсь рассказать вам еще кое-что об уровне, виде и продолжительности оккультной жизни. До настоящего момента я сообщал лишь правила, теперь же покажу результаты верности им. И хочу показать, каким великим существом становится человек, соблюдающий оккультный закон, закон Духа, о котором я свидетельствую. Через все века, никогда не опускаясь, человек продолжает свое торжественное шествие ввысь, которое увенчается его единением с Отцом, — и он будет уже не смертным человеком, а Человеком бесконечным! Ангельским!
Но я должен остановить свое торопливое, опережающее события перо и вернуться на Геспер, иначе слова мои останутся просто словами, громоздящимися подобно современным четырнадцатиэтажным зданиям.
Мое желание исследовать оккультную истину не уменьшилось, несмотря на возрастающее стремление к жизни более привычной. Снова и снова я ловил себя на том, что пытался узнать, нельзя ли следовать психической истине и в условиях, менее строгих, то есть при еще борющихся во мне животных инстинктах, ставивших меня намного ниже моих друзей. Но изучать оккультное не в духовной, а в земной среде фактически так же невозможно, как пытаться смешать масло и воду.
Мой наставник Сохма ограничивался тем, что рассказывал о самих принципах, а не о чудесах их проявления, так как в погоне за чудесами я мог бы утратить видение причин: невеждам плод всегда кажется более привлекательным, чем породившее его древо. Вот главная истина, которой следует руководствоваться в оккультных исследованиях: обращай меньше внимания на чудеса и магию, но посвяти все внимание самим законам, ибо законы суть древо. Чародей — меньший из братьев, не осознавший законов Отца в сколь-нибудь полезной степени. Зная закон, понимаешь, как совершать чудеса; не зная закона, стремясь лишь к чудесам, перестаешь следовать за Ним и не унаследуешь Царства Его, даже если покажется, что удалось стать магом большим, чем Ку-онг, Мендокус или сам Мол-Ланг. Способность к магии ценилась ими менее всех прочих способностей; и вы относитесь к ней соответственно.
Во время прогулки по саду я задал Сохме вопрос относительно его замечания, что мне будет дан ключ к оккультной мудрости, но меня не посвятят в детали:
— Сохма, ты говоришь, что детали вместе со следствиями будут опущены и мне будут преподаны только общие законы. Но я думаю, что моя природа еще неспособна сразу воспринимать такие высокие истины. Может, лучше применить другой метод, метод, рожденный из... из.., — тут я в растерянности потер лоб, так как не мог вспомнить земного слова. — Понимаешь, я сам точно не знаю — из чего, но мне кажется, у меня есть какое-то смутное воспоминание о прошлой жизни, где использовался иной метод обучения. Однако, теперь я об этом уже не знаю, брат. Все исчезло.
— Нет, не исчезло, Филос. Просто ты оказался в другом месте, вырвавшись вперед из привычной жизни. Но ты говоришь об аналитической философии; она строит умозаключения, основываясь на следствиях, и выходит к их общей причине. Это — ненадежный метод, о чем свидетельствует, к примеру, состояние химической науки в той жизни, которую ты смутно вспоминаешь. Химия — прекрасная наука, но ее развитию мешают неуклюжие аналитические методы, в результате чего она даже не может сказать, что представляет собой песчинка.
Внезапно, по желанию Сохмы ко мне вернулись мои познания в химии, хотя обстоятельства приобретения их так и остались скрытыми. С возвращением же самих знаний вернулась и моя любовь к спорам, и я ответил:
— Извини, но химия может сказать это. Песок есть кремнезем, окисел кремния, и состоит он из элемента кремния и кислорода воздуха в соотношении один к двум.
— Точно. Но на самом деле, ты ничего не сказал; ты так же далек от истины, как и прежде. Ты говоришь, что песок состоит из двух первичных элементов, не так ли?
— Совершенно верно.
— »Но можно ли и дальше расщепить первичные элементы?
— Нет, нельзя, — сказал я, но, вспомнив некоторые необычные вещи, свидетелем которых был, начал нервничать.
— Нет? Ты уверен? — переспросил он настойчиво, и я из упрямства, а также решимости быть верным своей науке во что бы то ни стало, ответил:
— Абсолютно!
— Филос, если бы твое упрямство не уравновешивалось твоей достойной восхищения верностью принципам, я сказал бы, что мудрость умрет вместе с тобой. Мой друг, твоя система химии с ее шестьюдесятью непарными «первичными элементами», ее «монадами, диадами, триадами» и так далее, с ее одно-, двух-, трех- и многовалентными элементами есть ничто иное, как рабочая гипотеза, прекрасно приспособленная для получения ожидаемого результата. Но поскольку она не представляет собой всей химической истины, значит, и не способна дать во всей полноте то, что являет нам истинная сущность природы. Неспособные вести к истине, эти теории приводят к выводам, прямо противоположным ей: они говорят о многообразии видов материи в то время, как истина состоит в том, что материя едина. Как я уже сказал, химики на Земле имеют хорошую рабочую гипотезу, единственную, которой им придется пользоваться, пока они не найдут лучший, истинный метод.
Сохма замолчал, и я спросил, в чем же состоит лучший метод. Он не ответил мне напрямую, словами, но вместо этого представил моему мысленному взору цех, в котором на столах и скамьях стояло множество различных приборов и машин в разной стадии сборки. Я увидел здесь настенные часы, немного поодаль — наручные часы, какую-то старомодную пишущую машинку, хронометры, инструменты для сборки, а также много замысловатых механизмов, по внешнему виду которых мне трудно было догадаться об их предназначении. На одном из столов лежали вперемешку разнообразные детали.
— Филос, можешь ли ты собрать их вместе? — спросил Сохма. — В этой куче лежат части от часов, печатных машинок, замков и так далее. Ты не механик, а, следовательно, не знаешь, как обращаться с этими вещами. Впрочем, я тоже не собрал бы, хотя я — механик. Дело в том, что из всех этих деталей, лежащих перед тобой, попросту нельзя сконструировать часы или иной механизм. Но предположим, ты аккуратно разберешь работающие часы и скрупулезно изучишь взаимосвязь деталей в них, вот тогда ты получишь представление о целом. Если разберешь лишь одни часы, то еще не сможешь научиться, разобрав же многие, сумеешь снова собрать их в том виде, в каком они были прежде. Таковы процессы анализа, дедукции и синтеза; они практически аналогичны для физики, механики и химии.
— Но, друг мой, — сказал я, смутившись, — мне не удастся проделать все это, не имея благоприятной возможности для такого эксперимента.
— К этому я и веду, Филос. Я покажу тебе тот лучший метод, о котором говорил. Вот перед нами мое собственное изобретение. Я сам создал его, и, следовательно, оно мне знакомо. Здесь такая же машина, но уже в разобранном виде; ее детали свалены в кучу. Итак, ты ничего не знаешь о конструктивной механике, я же знаю и укажу тебе на основные детали машины в процессе работы. Смотри.
Сохма подошел к аппарату — чуду механической красоты, сквозь стеклянный корпус которого видно было все его внутреннее устройство — отполированные медные части, серебряные колеса, пружины, зубцы, ременные передачи и прочее. Взяв микрофон, он объяснил, что будет говорить в него, а машина примет все его слова, напечатает и переплетет в виде книги. Немного ослабив какой-то винт, он начал говорить:
«Микроскопическая диафрагма приводит в действие сильные токи. Они действуют только тогда, когда звуковые модуляции моего голоса ударяются об эту вокальную диафрагму, посредством чего, как ты сам видишь, углеродные диски перекрывают другие токи и приводят в действие рычажки, несущие на своих концах символы. Заметь, эта вокальная диафрагма сделана из чутких стальных струн, как у пианино, их столько же, сколько существует вокальных тонов и октав. Соответственно, в нашем алфавите такое же количество букв, а наш письменный язык состоит из упорядоченной последовательности этих букв, либо печатных, либо рукописных. Посредством звуков, произносимых голосом вблизи такого инструмента, можно «наговорить» целый печатный том.
Каждый из соединенных в речь звуков воздействует на свою струну; ее вибрация сжимает углеродный диск, происходит мгновенный электрический разряд, печатный рычажок делает свое дело, бумага продвигается на пробел вперед и печатается следующий символ, и так далее, пока не прекратится звучание голоса. Расстояния между словами тоже задаются автоматически. Даже если кто-то станет говорить почти без пауз, специальное устройство будет возвращать углеродные диски из их сжатого активного состояния в первоначальное, в результате чего пружина передвинет бумагу на расстояние одного пробела при каждой незначительной паузе в голосе и на два пробела при продолжительной паузе. В любом случае силы пружины хватает не более, чем на два пробела.
Теперь, когда я почти закончил говорить, переведу вот этот рычажок в верхнее положение, отпуская, таким образом, накопленную силу, возникшую при движении деталей, и в особенности тяжелого маятника. Печать прекращается, а накопленная энергия сверстает, обрежет и переплетет мою напечатанную речь. И по завершении этого остаток этой энергии, которая всегда равна произведенной работе, будет полностью израсходован на звонок колокольчика, означающий конец процесса».
Когда Сохма замолчал, машина еще некоторое время продолжала работать, затем раздался звонок, и книжечка, содержавшая все его слова, выпала в небольшой ящичек на другом конце корпуса. И тут меня впервые поразила компактность столь сложного механизма: он был высотой всего восемнадцать дюймов, два фута шириной и три фута длиной. И, тем не менее, именно он выполнил эту чудесную работу.
— Смог бы ты разобрать этот инструмент и снова правильно собрать его? — Я был озадачен вопросом, ибо подумал, что Сохма действительно собирается заставить меня проделать это. — Нет, брат мой, — успокоил он. — Как его создатель, я, конечно, знаю все его особенности, но мое понимание и его, и других машин, а также истин, относящихся не только к механике, но к научной физике, базируется на духовном знании, которое я сейчас вложу и в твой ум. По крайней мере, то, что касается этого механизма. Теперь же смотри на него и познавай его.
Странно, но я, который прежде ничего не знал об этих вещах, в то же мгновение понял, что разбираюсь во всех сложностях устройства этой и в меньшей степени, воистину станешь таким же творцом машины так же хорошо, как часовщик в часах. Сохма, заметив это, сказал:
— Таков, Филос, ключ ко всей мудрости, о которой я говорил. Бог — Создатель всех вещей войдет в тебя однажды. И тогда твой дух, который есть луч Его Духа, пущенный Им во тьму жизни, воссоединится с Ним. А поскольку Он творит неизменным Логосом все предметы и состояния Бытия и имманентен им, зная их, то, когда Он войдет в твою душу, тебе также будет все ведомо. И ты узнаешь, что в химическом смысле существует лишь один элемент, приводимый в движение Силой. И тогда все известные тебе «элементы» станешь рассматривать лишь как различные скорости молекулярных образований Единого Элемента посредством различных степеней Единой Силы, а разницу между светом, теплом, звуком и всеми твердыми, жидкими и газообразными субстанциями увидишь не в материальном отличии, но только в скорости.
Это знание лежит в основе всей жизни — физики, химии, звуковых, тепловых, хроматических, электрических и прочих всевозможных аспектов природы. Это — высший закон Бога, а Он есть природа, хотя обратное не верно: природа не есть Бог. Другим законом является закон компенсации. Рассказать тебе о нем?
Я ответил, что буду рад послушать, ибо его слова открывали Бога во всем, высшем и низшем. Итак, он продолжил:
— Этот закон управляет не только всей материей, но и тем, отражением чего она является, — Духом, а также сферой души. Я хочу привести в качестве примера простые образцы материальной природы — скажем, рубанок и шуруп. В зависимости от того, насколько выдвинуто лезвие рубанка, действие его будет либо быстрым, либо сильным, но никогда то и другое одновременно. Если шуруп имеет короткий шаг, то будет медленно проходить сквозь гайку, но, если надавить на шуруп, то сила дробления будет огромной. Если же шаг длинный, то основание шурупа будет быстро продвигаться, а именно: штырь такого шурупа можно даже вогнать в дерево молотком и подкрутить, чтобы он вошел.
Теперь обратимся к сфере души. Если человеческое существо предпочитает постепенный, легкий подъем к планам чистой жизни, ведущей ввысь, к Богу, и при работе с ежедневными искушениями очень часто ошибается и падает, его прогресс будет идти медленно, но верно. Если же, напротив, у него есть огромное стремление учиться быстро, то оно должно встретить всю сокрушающую силу искушений к ошибкам и греху в течение нескольких часов — тех искушений, которые для обычного человека распределяются по многим-многим воплощениям на протяжении веков или даже миллиардов лет. В первом случае Отец дает людям достаточно насущного хлеба силы для того, чтобы они могли развиваться очень медленно, но верно. Во втором необходим весь великий запас силы сопротивления Самого Бога. Ведь всей мощи Люцифера — этого высокого природного духа, который был воплощен на планете, превратившейся в солнечный астероидный пояс после его вероотступничества, падения его души, даже всей его сияющей силы не хватило для достижения победы, и потому он пал. Бог-Христос в вас один может одержать победу в этой борьбе.
Воистину, ни один человек, пока он остается человеком, не может подвергнуться такому искушению. Ни вы, ни Мол-Ланг — отец мой, ни даже Гаутама не подвергались столь суровому испытанию, какое выпало этой высокой мировой душе, Люциферу. Разумеется, я говорю это с учетом относительности; ведь если муху или муравья подвергнуть всему, что только в состоянии вынести насекомое, то их страдание в тот момент по силе будет вполне сопоставимо с состоянием человека в высшей точке напряже ния всех его сил. Иисус и Гаутама прошли максимально сложное испытание для своего уровня и не поддались, следовательно, их победа была более величественна, чем испытание, за которым последовало падение Люцифера. И когда вы подойдете к испытанию, подобному этому, то, без сомнения, способны выдержать его, хотя, нельзя дать гарантий. Есть лишь один Проводник; последуешь за ним — победишь, не последуешь — падешь*. ( * См. Иоан. 16:13.)
Возможно, вам будет в новинку мысль о том, что существует одушевляющее Эго, мировой дух, материализованный в каждой звезде, каждой планете, каждом звездном теле точно так же, как индивидуальная душа — в теле каждого человека, животного или растения. Истинно также и то, что души людские будут развиваться и дальше, им суждено встретиться с высшим испытанием, и если они одержат победу, то войдут в состояние великого покоя — рая, девачана, если хотите, Нирваны. Но и это еще не конец — ведь если у жизни есть начало, есть и конец. И совершенное человеческое Эго, выходя в конечном счете из Нирваны — того долгого девачана после всех воплощений, — возникает уже не как человек. Оно не живет, но оно Есть, и его существование после жизни есть состояние бытия, которое недоступно пониманию человеческого ума, если только он не предположит, основываясь на логическом допущении, что это состояние более высокое, нежели так называемая жизнь.
Но прежде придет испытание преображением. К нему уже пришел мой отец, я же еще нет. Если мы не выдержим его, то наступит вторая смерть** ( ** Откр. 20:13-15.), но встретить его мы должны; все человечество должно. Однако до этого еще далеко, ибо оно не придет до тех пор, пока душа, которой предстоит испытание, не станет совершенной и не подготовится к тому, чтобы выйти из кокона человеческой жизни и быть судимой по делам своим Тем, Кто создал все. Не утомил ли я тебя, Филос?
Я ответил отрицательно, хотя, улавливая, как мне казалось, смысл, тут же снова его терял. Тем не менее, мне очень хотелось услышать продолжение, и я делал вид, будто все понял, ведь каждому человеку приятно думать, что его понимание непонятных предметов совершенно. Сохма улыбнулся и предупредил: когда он закончит, все, что я усвою, останется во мне лишь как психическая склонность, способствующая моему росту, ибо я должен забыть сами мысли, которые, как мне казалось, усваивал. И он продолжил, заметив, что создание такой склонности очень ценно и стоит всех затраченных им усилий:
— Я хочу, чтобы ты обратил внимание также и на следующее: то, что ты считаешь днем страшного суда, это момент, когда душа твоя будет судима по делам своим твоим же духом, который и есть Бог в тебе. Так вот, если ты думаешь, что пройдут миллиарды лет, прежде чем наступит этот день, и у тебя полно времени, а значит можно откладывать духовную работу, то — внемли моему предупреждению — это роковая ошибка. Ибо, если кто-то не выдерживает великого испытания, то лишь потому, что день за днем, жизнь за жизнью пренебрегал своими возможностями — намеренно или неосознанно. Такая душа обречена на вторую смерть, она будет извергнута в «огненное озеро», иными словами, дух оставит ее и уйдет к Отцу, а душа попадет в огненную стихию, которая представляет собой совокупность всех низших форм силы, из каких берут начало жизнь, тепло и вибрация.
Но это не случится до тех пор, пока грешник не перейдет из своей души в свой дух. Поэтому «вторая смерть»* (* Откр. 20:13-15.) не есть смерть грешника, это отделение всего его (или ее) испорченного труда и возможность начать сначала, строить лучше. Отец наш проклял не дитя Свое, но лишь его несовершенное творение, грешащую душу. В нашей библиотеке ты можешь увидеть книгу, принесенную на Геспер с Земли, книгу, которая расскажет тебе об ордене розенкрейцеров, в ней написано об этом божественном Огне. Это тот же Огонь, который некогда на Земле называли Мак-син. Филос, ты должен будешь пройти это решающее испытание прежде многих других; никто не знает, как одержать победу, кроме тех, кто уже прошел его.
Когда Сохма окончил речь, я огляделся вокруг и обнаружил, что часы, печатные машинки, замки и прочие приборы куда-то исчезли, не исчез один лишь вокальный принтер: только он был реален, все же остальное — лишь образы предметов, которые Сохма хотел показать мне. Мой мозг был еще недостаточно тренирован, чтобы так долго концентрироваться на определенной мысли; я полагал, что уже получил четкое представление обо всем сказанном моим спутником относительно его изобретения, однако, попытайся я теперь вспомнить его объяснения, меня постигло бы разочарование, ибо в голове не осталось ничего, кроме общей идеи. Я так и не сделал попытки собрать прибор, так как, довольствуясь предположением о такой возможности, мой ум обратился к новой теме.
Я спросил Сохму, нет ли у гесперианцев летательных аппаратов, существование их казалось мне закономерным среди столь многих достижений. Он повернулся ко мне и, глядя на кого-то за моей спиной, ответил с улыбкой:
— Пусть Фирис ответит тебе на этот вопрос, мне же пора быть в другом месте.
Я был рад такому повороту событий, но при виде Фирис мною овладела стеснительность. Не обратив никакого внимания на мое смущение, она сказала:
— Мы редко перемещаемся, и то чаще в астральном теле. Да, у нас есть воздушные аппараты, но пользуемся мы ими лишь изредка. Возможно, ты... Или мне все же следует говорить «вы», чтобы уменьшить твою — вашу — робость от того, что я рядом? — Фирис обратила на меня смеющиеся глаза, и этот ее взгляд окончательно смутил меня. Она лукаво улыбнулась и продолжала:
— Возможно, ты думаешь, что мы осуществляем перемещение своих физических тел с помощью какого-нибудь оккультного процесса, или чего-то в этом роде. Это не так. Поскольку все формы материи суть Божественные идеи, облеченные в Единую Субстанцию, то можно расщепить материальную форму, но сохранить психическую идею и усилием воли перенести ее куда-либо — это подобно движению мыслей, — а затем снова облечь ее материей. Такое возможно. Следовательно, сюда можно перенести предметы с Земли. Но если ты думаешь, что это делает физическое тело, то заблуждаешься, так как мы сами являемся воплощенной идеей.
Конечно, мы способны выходить из этих тел и в мгновение ока перемещаться с одной звезды на другую, но не можем иметь двух физических тел одновременно. Прежде чем выйти из тела, нужно погрузить его в каталептический транс, оставить в таком состоянии и снова войти в него по возвращении. Если же мы оставим его и создадим для себя новое тело, во всех отношениях похожее на прежнее, и будем пребывать в нем, то оставленный телесный храм ждет гибель. В принципе, такое возможно, но мы не видим в этом необходимости и так не поступаем. Все вокруг тебя есть материя, дыхание — тоже материя, отличающаяся, скажем, от железа лишь скоростью молекул. Воздух — материя, электричество — материя. Сейчас я покажу тебе, как можно управлять ею. Смотри, я хочу создать несколько тарелок, чашек, блюдец, ножей и вилок. Для этого я воображаю их (imagio — я творю) в ментальной или психической форме. Видишь их? Земные глаза не увидели бы, но тебе на время дано гесперианское зрение.
Передо мной возникло несколько изящных столовых приборов, каждый из которых был по особому украшен.
— Эти предметы на самом деле — лишь мыслеформы; ни один глаз, неспособный к восприятию мысли, не смог бы видеть их. А теперь смотри: я набираю более высокую скорость, дополнительную силу, которая производит эфир Единой Субстанции, и энергия, которую я передаю, есть энергия различных минералов, из которых в соответствии с моим желанием и должна быть «сделана» посуда. Видишь: одна тарелка — из рубина, настоящего кристалла алюминия; другая — из жемчуга, а прочие — из различных драгоценных камней; вот эти чашка с блюдцем — из кристалла углерода, они — алмазные. На Земле такая посуда стоила бы миллионы долларов, а здесь она ценна лишь своей пользой и красотой.
Видишь, Филос, я знаю реалии вашего языка и понимаю те идеи, которые ты передаешь словами. Но теперь мне, как и брату, пора идти, потому что я должна приготовить обед, найдя применение тем тарелкам, чашкам и блюдцам, какие только что сделала. Ведь мне еще нужно создать к обеду и многое другое. Совсем как простая смертная, думаешь ты? Действительно, почему бы и нет? Полагать, что оккультист вечно погружен в замысловатые рассуждения, — заблуждение, Филос, ты и правда заблуждаешься. Можешь пойти в библиотеку, где найдешь для себя нечто интересное.
Итак, я отправился в библиотеку. Если захочешь, мой читатель, пойдем со мной вместе, чтобы увидеть кое-что, разумеется, мысленно. Не думай, будто эти гесперианские предметы были нереальными, основываясь на моих словах о том, что никакие земные глаза не могли увидеть признаков жизни на Венере. Реальность не обязательно подразумевает земную плотность.
На полках библиотеки выстроились, по крайней мере, тысяч сорок томов; многие из них были переплетены довольно скромно, но некоторые щеголяли богатыми переплетами. Я заметил, что книги расставлены в алфавитном порядке гесперианского языка. Но на столе увидел одну, на обложке которой название и имя автора были выведены золоченым англосаксонским письмом. Как только я взглянул на нее, ко мне на короткое время вернулось воспоминание о Земле. Надпись гласила:
«ТЫСЯЧА МИЛЬ ВВЕРХ ПО НИЛУ»
Мисс Э. Б. Эдварде
Изд. Лонгманз & Со.
1876
Этот том был перенесен сюда через миллионы миль межпланетного пространства таким же способом, каким Фирис создала свою посуду. Только в случае с этой книгой гесперианка не создавала мыслей, изложенных в ней, она расщепила материю, сохранив астральную субстанцию — единственную реальность какого-либо объекта, — и перенеся с Земли на Геспер, снова облекла ее в материю. Осмотревшись, я нашел и другие тома, один из которых назывался «Розенкрейцеры» и был написан Харгрейвом Дженнингсом. В стопке книг высотой в несколько футов обнаружились труды Мильтона, сборники ранних стихов Тен-нисона, Мура, а сверху лежал том «Очерков Эмерсона». Когда я смотрел, на нем возник лист белой бумаги, на котором вдруг проявились слова, осаждавшиеся, казалось, прямо из воздуха:
«Филос, эти книги я перенесла для тебя с далекой Земли, чтобы ты мог сопоставить их с нашей геспе-рианской литературой. В общем, учти следующее: мы, просветленные Духом Создателя, редко прибегаем к книгам или подобным грубым методам обучения и храним их лишь как образчики творений душ определенных уровней. У нас нет ни потребности, ни желания читать их, ибо, когда мы хотим учиться, то уходим в глубины своей души и слушаем Всезнающего Духа. Фирис».
Это послание было написано по-английски. Написано? Нет, осаждено, и как только я прочел его, оно исчезло, для чего, видимо, был использован тот же способ, что и для его появления, ведь кроме меня в комнате не было никого, кто мог бы стереть его. С исчезновением послания прекратились и мои воспоминания о том мире, откуда я пришел. Пока я стоял и думал, что делать дальше, вошла Фирис и сказала:
— Вот еще одно изобретение Сохмы, я знаю, оно доставит тебе удовольствие, ибо всегда полезно там, где много книг.
Она взяла земной томик Шекспира и поставила в устройство, которое автоматически переворачивало страницы, причем на них падал сильный электрический свет, отраженный металлической пластиной. Невидимые колеса вращались внутри корпуса, и из громкоговорителя в виде трубы исходил голос. Я с удовольствием, страницу за страницей, слушал чтение великой жемчужины английской литературы, исполняемое разными голосами ее персонажей, и лишь через какое-то время заметил, что Фирис ушла. Решив, что мне следует пойти поискать ее или Сохму, так как Мол-Ланг оправился куда-то далеко по делу, оставив спящее тело в своей комнате, я собрался было выйти из библиотеки, но женская рука коснулась моего плеча, и мягкий голос произнес: «Надень это на глаза».
Я оглянулся и увидел Фирис, протягивающую мне нечто, напоминающее очки. Оказалось, это и в самом деле очки, но такие, какие невозможно приобрести за все богатства Земли. Как внимательна была она ко мне! Когда я надел приспособление, полки с книгами исчезли, и я очутился среди сцен, показавшихся мне знакомыми. Все мысленные образы были вызваны знаменитой поэмой Скотта «Дева озера»: ее персонажи обрели видимые формы, их голоса доносились до меня, будто я сам находился в том месте, где все это происходило, не замеченный никем. Иначе говоря, на некоторое время я включился с помощью волшебных очков в мыслительный процесс Вальтера Скотта, писавшего:
«Подобно облаку, вокруг него
Простерся мир, узреть который он не мог».
Вся сцена появилась на несколько мгновений, ибо мысль быстрее чувств, и когда Король набросил золотые путы на шею Малькома и вложил цепь в руку прекрасной Элен, Фирис, не дожидаясь финала, сняла чудесные очки с моих глаз и пояснила:
— Они дают возможность абстрагироваться от материального окружения и вводят читателя непосредственно в сферу воображения автора любой книги, но далеко не каждого читателя, так как лишь утонченные, развитые человеческие чувства, — а отнюдь не те, что контролируются животным принципом, — могут насладиться такими очками. Дело в том, что этот прибор представляет собой чувствительный магнит, соединяющий психические факторы, а не материальные предметы. Но больше я ничего об очках не знаю. Тебе придется спросить отца, если хочешь узнать что-то еще. Я всего лишь девушка и должна еще учиться, прежде чем сама смогу учить. Мне не хотелось бы дать тебе неверное объяснение: твое мнение обо мне ухудшится, а это было бы прискорбно, ведь я так дорожу им, я... ну, в общем, это неважно, — смущенно сказала Фирис, и легкий румянец залил ее лицо. — Пойдем со мной. Думаю, не очень хорошо оставаться долго среди таких интенсивных энергий, как здесь, среди книг.
Очень многое из того, что я видел на Геспере, было незнакомо мне, но ее легкий румянец что-то напомнил, и мои мысли встрепенулись в радостном смятении. Чем он вызван? Не означает ли взаимного чувства?
— Да, именно так, — сказала Фирис в ответ на мой невысказанный вопрос, — но значение этого пока находится за пределами твоего понимания. Ты, то есть, вы, — вдруг поправилась она и снова зарделась, — вы видите во мне молодую девушку. Ваша любовь будет смотреть на меня, как на женщину. Разве я говорю загадками? Нет, но вам только время способно дать ответ. Вы со мной, а я с вами, и наш возраст одинаков. Ваше понимание пока невелико, я понимаю больше; оба мы несовершенны, но Дух сделает нас одним целым. Если бы я сейчас спросила вас: «Что такое сила воли?» — вы не смогли бы дать верный ответ. Я же могу, и мои слова глубоко западут в вашу душу и приведут вас ко мне. Пожалуй, было бы ошибкой сказать, что вы со мной, потому что это так только в глазах Отца нашего, так было в начале, но не сейчас.
Однако придет день, и на вопрос: «Что такое воля?» — вы по знанию своему ответите: «Воля есть указ сознания». Если это воля животной души, то в результате будет лишь субъективная мысль, которая воздействует на мускулы, чтобы привести объективную реальность в согласие с субъективным замыслом. Если же это воля человеческой души, то она будет отличаться большей силой и благородством, но все же мозг, а с помощью его и мускулы должны будут выполнить этот приказ в материальной форме. Но если воля будет приказом нашего духа, то, достигнув мастерства, мы сможем сказать любой материальной силе: «Повинуйся мне». И она будет повиноваться. Потому что дух наш от Отца и един с ним, а воля духа не нуждается в помощи мозга или мускулов, но использует любую природную силу как своего служителя. Это и есть вера, о которой говорил Иисус. Поэтому, мой Филос, я сказала вам, но вы, слушая, не слышите. Почему? Потому что Отец наш еще не проявился в вас. Вот когда вы, услышав, поймете, тогда мы — двое — будем едины, ибо так записано в Книге Жизни.
Когда Фирис умолкла, мы вышли в сад, где росли фрукты, подаваемые к столу. Она сорвала несколько штук, поискала еще, но на деревьях их больше не было. Тогда, наклонившись, она начертила на земле знак ,
— Смотри же, Филос! Когда есть семена, из них вырастет растение по роду и подобию их*. ( * Быт. 1:12.) Но если бы у меня не было семян, одна лишь скудная мудрость моей человеческой души ничего не смогла бы вырастить. А вот Мол-Лангу и это под силу, ведь он уже достиг преображения. Посеяв семя, я могу призвать Животворящий Божественный Огонь, чтобы помочь его прорастанию. Смотри, оно растет! И видишь, как быстро.
Земные люди находятся лишь на начальной стадии своей человечности, да и то пока немногие, большинство же пребывает еще в животном состоянии. Назвать этих последних людьми можно только из вежливости. Но заря новой славной эры уже близка, и во всей полноте дней Христос снова придет к людям, и войдет в сердца своих, а через Мессию войдет Отец. Так будьте же, друзья, готовы к приходу Духа, ибо никто не знает ни дня, ни часа прихода его*. (* Матф. 24:36.)
Комментариев нет:
Отправить комментарий